Последние отзывы

  46  

Фелисия сняла шляпу и положила ее на стул. Радостное выражение исчезло с ее лица.

– Но ведь только для того, чтобы помочь нам, для спасения моего брата вы разожгли безумную любовь этого человека. Я не могла допустить, чтобы он нашел вас и причинил вам зло. Я обязана была так поступить.

– И вы могли навсегда потерять свободу, а может быть, и жизнь?

– Долг есть долг. Мой долг по отношению к вам для меня священен… Ладно, хватит об этом. Мне надо оплатить кое-какие счета, и я это сделаю. Но сейчас у нас есть дела поинтереснее. Расскажите-ка, как сложились ваши отношения с дядей маркизом?

Гортензия в недоумении взглянула на Фелисию. Она забыла, что подруга в действительности ничего не знала о трагических событиях, произошедших в Лозарге.

– Думаю, – с улыбкой покачала она головой, – мне не хватит дня, чтобы рассказать вам о своей жизни в Оверни.

– Я говорила вам вчера, что нам надо о многом поговорить, – отвечала, смеясь, Фелисия. – Сейчас я переоденусь, и мы начнем. Кстати, скоро уже позовут к завтраку.

При помощи Гортензии она принялась расстегивать узкий закрытый лиф платья.

– А почему вы в амазонке? – спросила Гортензия. – Вы собрались ездить верхом?

– Может быть. Я же собираюсь путешествовать. Во всяком случае, мужской костюм я больше не надену. Он надоел мне до отвращения…

– Я рада, что вам хочется уехать из Парижа. Думаю, это очень разумно. Я буду счастлива показать вам Овернь.

Фелисия обернулась так резко, что ткань платья чуть не разорвалась в руках Гортензии.

– Овернь? – переспросила она в недоумении. – Это так мило с вашей стороны предложить мне укрыться у вас, ангел мой… Но мне нечего делать в Оверни в то время, когда меня ожидает столько дел в других краях. Вам давно известно, куда устремлены все мои помыслы. Пребывание в тюрьме лишь укрепило мою решимость. Франции нужен не король-торгаш, а император. Я отправлюсь в Вену. Я и так слишком задержалась…

Фелисия освободилась от амазонки и надевала теперь красное шерстяное платье, которое было на ней накануне. Впрочем, она его очень любила, потому что оно шло к смуглому цвету лица и черным волосам. Гортензия растерянно и восхищенно смотрела на подругу. Как она могла подумать, что Фелисия, даже измученная месяцами заключения, могла похоронить себя в дикой горной деревушке, притом что она считала весь мир ареной своей борьбы.

– Делакруа не рассказал вам всего, говоря о нашем свидании с королем, – вздохнула она. – Мне пришлось взять на себя обязательство присматривать за вами, и я головой отвечаю за ваши действия.

От внезапного гнева лицо Фелисии залил румянец. Она выронила гребень, с помощью которого поправляла прическу.

– Головой? Тысяча чертей, до каких пределов может дойти человеческая глупость! Сделать из вас заложницу! Отравить вам существование постоянным страхом, что я совершу роковую ошибку! Как же вы могли согласиться на это?

– У меня не было выбора. Иначе…

– Иначе я бы осталась гнить в тюрьме? Эта история с бомбой, должно быть, здорово испугала бедного Луи-Филиппа!.. Пойдемте, Гортензия. Завтрак ждет нас. За столом мы выясним множество вещей, которых я пока не понимаю… Пора, как говорится, настроить наши скрипки.

Когда завтрак, а с ним и рассказ Гортензии были закончены, Фелисия взяла тонкую длинную сигару из коробки розового дерева, прикурила ее от свечи, стоящей на столе, и какое-то время молчала, задумчиво пуская дым. Уже привычная к запаху табака, Гортензия вдыхала не без удовольствия тонкий аромат гавайской сигары, голубой дымок которой обволакивал узкое лицо подруги, придавая ему таинственное выражение.

– Хорошо, что вы избавились от маркиза, – произнесла наконец Фелисия. – Но нынешнее общество так устроено, что вам придется неизбежно сталкиваться с огромными трудностями, если решитесь не прятать больше от окружающих вашу любовь.

– Общество мало волнует меня, а сплетни еще меньше. Для счастья мне нужны только Жан и мой сын…

– Но Жан, насколько я его знаю (а я знаю его совсем мало), не из тех, кто согласен жить в клетке. И он абсолютно прав, что отказывается жить с вами открыто. И вы не должны были ему лгать…

– Я уже пожалела об этом. Как только вернусь, расскажу ему правду.

– Тогда не надо медлить. Убирайтесь поскорее восвояси и не говорите мне больше о ваших обязательствах перед королем. Я даю вам честное слово, что никогда не подниму на него оружие. Кроме того, клянусь никогда ничего не предпринимать, что могло бы навлечь на вас его гнев.

  46