Агнес вошла в гостиную в тот самый момент, когда Адель, громко высморкавшись, вытирала глаза.
– Но… Вы плачете? – удивилась мадам Тремэн. – Что с вами случилось, кузина?
– Да так… ничего. Соринка, я думаю, – ответила та голосом, достаточно дрожащим для того, чтобы Агнес не поверила ни единому слову ее заверений. Агнес обняла ее и подвела к небольшому канапе, где усадила рядом с собой:
– Посмотрим. Скажите мне, что произошло. Вы же знаете, какое участие я принимаю в вашей судьбе…
– Да, я знаю… Вот поэтому-то я и чувствую себя такой несчастной. Я вас умоляю, кузина, не расспрашивайте меня больше ни о чем, лучше позвольте мне скорее уйти…
– Но почему, наконец?
– Я… я не могу свыкнуться с мыслью, что что-то может доставить вам страдания… Поэтому очень прошу вас, отпустите меня.
Вскочив, Адель быстрыми шагами направилась к двери. Впрочем, она не очень торопилась: так, чтобы дать возможность Агнес себя опередить…
– Вы и так уже слишком много сказали… но недостаточно. И постольку, поскольку я являюсь причиной ваших слез, я хочу знать. Смею заверить вас, Адель, вы не выйдете отсюда, пока не расскажете мне все.
Кузина подняла на нее глаза, напоминающие глаза несчастного спаниеля, в которых отражалась напряженная внутренняя борьба. Наконец она бессильно опустилась на пуфик у камина и, тяжело вздохнув, прошептала:
– Боюсь, что вы меня возненавидите. Вы так болезненно переживаете все, что касается моего кузена…
Агнес как-то сразу потускнела:
– А… мой супруг? Вы что-то знаете о нем?
– Да… – ответила она, затем в диком приступе ярости и злобы выкрикнула: – Он плохой, мерзкий человек! Человек без чести и без совести! Я уверена, он совершенно не стоит вас…
Оставшись бесчувственной к этой лести, молодая женщина возмущенно воскликнула:
– С какой стати вы пересказываете мне всякие сплетни… и тем более в доме, где вас пока еще принимают? Я никогда не думала, что вы способны на такую низость!
– Если бы речь шла о каких-нибудь пустяках, я бы и сама никогда не обратила на это внимания. Сколько было и клеветы, и пустых разговоров, – я всегда была к ним равнодушна. Этот человек очень уж безразличен ко всем, чтобы давать повод недоброжелательным слухам. Или по крайней мере я считала…
– Что вы считали?
– Что он безразличен. К сожалению, оказалось, что это не так. Он просто мужчина, вот и все!
– Но объяснитесь же, наконец! – вскричала мадам Тремэн, выходя из себя. – Если вы можете сформулировать обвинение против него – так давайте! И обязательно с доказательствами! Или же – убирайтесь! Если учесть все, что вы сейчас наговорили, мне кажется, это будет наилучшим решением. Я сожалею, что принимала вас у себя!
Внутренне ликуя, Адель вытащила из кармана, спрятанного в складках своей юбки, тот самый предмет женского нижнего белья. Если семья Гийома не распадется после этакой аферы, она бы хотела быть изгнанной навсегда из этого дома, в который доныне так страстно стремилась!
– Вам нужны были доказательства? Вот это вас устроит?
– А что это? – прошептала едва слышно Агнес; гнев ее утих под влиянием внезапного беспокойства.
– Рубашечка! Я обнаружила ее в кармане одной из курток моего кузена, когда гладила белье. И я не думаю, что она принадлежит вам.
Руки молодой женщины дрожали, когда она осторожно прикоснулась пальцами к тонкой материи. И потом, разглядев монограмму, вышитую среди цветов, она словно оцепенела, все еще не веря своим глазам.
– Это невозможно! – сказала она сдавленным голосом… – В его кармане, вы говорите?.. Но, проверяя белье перед стиркой, Жервеза Морэн должна была бы заметить наличие этой… этого предмета?
Адель пожала плечами. Выражение ее лица стало еще более серьезным.
– Возможно, она и не обратила на это внимания. Да и не удивительно: у куртки толстая жесткая ткань, а эта штучка такая легонькая, такая тонкая!.. Нужно все видеть насквозь! – добавила она с тонко рассчитанной жестокостью, которая достигла цели: Агнес побледнела еще сильнее.
Заметив ее состояние, гадюка испугалась: если мадам Тремэн лишится чувств, придется звать на помощь, а в ее планы никак не входило, чтобы Лизетта и тем более Клеманс Белек своим приходом нарушили это действие, так прекрасно подготовленное и сыгранное ею…
– Вам нехорошо? – обеспокоенно спросила она с напускным участием. – Боже мой, могла ли я подумать, что вы придадите столько значения этой тряпке…