Особенно,... 
59 
Не отвечая на вопрос встревоженного Гракха, Язон, в свою очередь, спросил:
— Где ты оставил мистера О'Флаерти?
— У консьержа… я хочу сказать, у капиджи. Раз он незнаком с Турхан-беем, он не посмел войти во дворец.
И он ждет ваших приказов там.
— Я сам пойду туда и приведу его. Нам необходимо принять решение. А тут еще ребенок, который никак не появится…
— Мой Бог, ведь правда, — воскликнул юноша. — Со всем этим я забыл про бебе. Неужели он еще не вышел?
— Нет! — сказал Жоливаль. — Он… или она — ибо никто не может утверждать, что это мальчик, — заставляет долго ждать себя…
— А это не опасно… долгое ожидание?
Жоливаль пожал плечами.
— Я не знаю. Если Бог захочет…
Неизвестно, захотел ли этого Бог, но в тот момент, когда виконт с беспокойством произносил эти слова, Ревекка, чьи длинные руки, ловкие и гибкие, погрузились во чрево ее пациентки, чтобы повернуть плохо продвигавшегося ребенка, освободила наконец Марианну.
Несчастная так перестрадала, что операция вызвала у нее только слабый стон, за которым последовала благодетельная потеря сознания. Она не услышала первый, необычно мощный крик новорожденного, которого Ревекка слегка похлопала по ягодицам. И последовавшее восхищенное восклицание донны Лавинии:
— Мальчик! Сладчайший Иисусе! У нас сын…
— И мальчик великолепный, — подхватила еврейка. — Могу спорить, что он весит примерно девять ливров1. Он будет настоящим мужчиной. Пойдите порадуйте тех двух идиотов, которые так накурили в соседней комнате, что не продохнуть. Вы найдете их на галерее…
Но верная экономка Сант'Анна не слушала ее больше. Она уже была за дверью, подхватив свои накрахмаленные юбки, чтобы бежать быстрее, и устремилась прямо к павильону князя. На бегу она смеялась, плакала и причитала одновременно, охваченная слишком большой радостью, которой хотела скорее поделиться.
— Сын! — бормотала она. — У него есть сын…
Это конец несчастьям. Бог наконец сжалился над ним…
Тем временем, пока Ревекка совершала первый туалет новорожденного, Марианна пришла в себя в руках Джелаль Осман-бея. Врач, выйдя наконец из своей неподвижности фаталиста, поспешил вернуть молодую женщину из обморока, который он считал опасным. Жизнь женщины, способной произвести на свет такого сына, особенно ценна.
И, едва открылись глаза, затуманенный взгляд Марианны уловил удлиненное черной бородкой смуглое лицо, которое она тотчас узнала.
— Доктор… — вздохнула она. — Это… будет еще долго?
— Так вам все еще очень больно?
— Н-нет! Нет… это правда, боли уже нет!
— Так и должно быть, раз все кончилось.
— Кон… чи… лось?
Она расчленила слово; словно желая лучше понять его значение, испытывая блаженное успокоение во всем измученном теле. Все! С нестерпимой болью покончено.
Это значит, что мучения не возобновятся и она, Марианна, сможет наконец уснуть…
Врач нагнулся ближе, и она ощутила исходивший от его одежды запах амбры.
— У вас сын, — сказал он тише, с оттенком уважения. — Вы имеете право быть счастливой и гордой, ибо ребенок великолепный!
Одно за другим слова достигали своей цели, обретали смысл. Медленно, с опаской, рука молодой женщины скользнула по ее телу… Убедившись, что чудовищная опухоль исчезла, что ее живот снова стал почти плоским, она не стала удерживать брызнувшие из глаз слезы.
Это были слезы радости, облегчения и благодарности Провидению, которое сжалилось над ней. Как сказал врач — все кончилось. Никогда слово «освобождение» не наполнялось более глубоким смыслом.
Это было так, словно вдруг рухнули стены железной клетки, воздвигнутой между Марианной и чудесным, залитым солнцем пейзажем. Она свободна. Наконец свободна!
И это слово звучало так, словно только что рожденное.
Но подошедшая с ребенком на руках Ревекка ошиблась в причине слез молодой женщины.
— Не надо плакать, — сказала она нежно. — Вы сделали правильный выбор, ибо жаль было бы потерять такого карапуза, как этот. Посмотрите, как он прекрасен…
Она уже протянула руки с их драгоценным грузом, но внезапно грубо сработал долго копившийся рефлекс…
Чтобы ничего не видеть, Марианна резко отвернула голову, сжав челюсти.
— Унесите это!.. Я не хочу его видеть!
Еврейка нахмурила брови, неприятно пораженная, несмотря на ее большой опыт в части непредвиденных действий женщин, яростью тона. Даже когда ребенок не бывал желанным, самые упорные, самые черствые забывали о гордости в счастье, когда рождался сын. Словно она плохо поняла, Ревекка снова обратилась к Марианне, уточняя:
59 
