101 
«Оставь немного, – подумала Анна, – оставь немного злости для этого идиота Этана».
Два с половиной часа Грейс чистила, мыла, оттирала, полировала второй этаж. Войдя в комнату Этана, хранившую его запах и полную его вещей, она испытала новый прилив горечи, но справилась с собой, призвав на помощь всю свою силу воли.
Работа помогала, как всегда. Работа занимала ее руки и отвлекала от мучительных мыслей.
Жизнь продолжается. Кому, как не ей, знать это.
У нее есть ребенок. У нее есть гордость. И у нее остались мечты… Правда, теперь она предпочитала называть их планами.
Она проживет без Этана. Не так полно, возможно. Не так счастливо, безусловно. Но она построит для себя и Обри нормальную жизнь.
Хватит плакать. Хватит жалеть себя.
Грейс спустилась на первый этаж, не исчерпав и половины своей энергии. Она полировала мебель, пока та не засияла. Отмывала стекла, пока они не засверкали. Развешивала белье, мыла веранды и боролась с грязью, как со злейшим врагом.
К тому времени, как Грейс добралась до кухни, у нее уже болела спина, но это была легкая, даже приятная боль. Кожа на руках сморщилась от воды, лицо блестело от пота, но она чувствовала себя как президент огромной компании после успешно проведенной сделки.
Грейс перевела дух и взглянула на часы. Ей хотелось закончить работу до возвращения Этана. Гнев еще тлел в ней, и она достаточно хорошо себя знала, чтобы понимать: требуется совсем немного, чтобы он разгорелся в полную силу.
Если она столкнется с Этаном сейчас, если выскажет хотя бы часть того, что вертится в ее голове в последние дни, придется распрощаться лаже с надеждой на цивилизованные отношения, не говоря уж о дружеских.
Нельзя вносить раскол в ряды Куинов, нельзя вынуждать их принимать ту или иную сторону. 11 ни за что на свете она не станет рисковать душевным покоем Сета.
– И работу свою я не стану терять, – процедила она сквозь сжатые зубы, оттирая поверхности рабочих столов, – только из-за того, что этот идиот не понимает, от чего отказывается!
Грейс зашипела, как разъяренная кошка, взъерошила повлажневшие на висках волосы и с яростью набросилась на сковородки и кастрюли… Она автоматически схватила трубку, когда зазвонил телефон.
– Алло?
– Анна Куин?
Грейс выглянула в окно, увидела Анну, возившуюся со своими любимыми цветами.
– Нет, я…
– Я кое-что должна сказать тебе, сука. Грейс, уже направившаяся к задней двери, остановилась как вкопанная.
– Что?
– Говорит Глория Делотер. Что ты возомнила о себе? Как посмела мне угрожать?
– Яне…
– У меня есть права на мальчишку. Слышишь? У меня есть все права. Старик заключил со мной сделку, и, если ты, и твой ублюдок-муж, и его ублюдки-братья не выполнят все условия, вы пожалеете!
Голос был не просто хриплый и грубый. Казалось, он принадлежал сумасшедшей. Слова вылетали так быстро, что словно сталкивались друг с другом. «Мать Сета, – поняла Грейс, вслушиваясь в поток оскорблений. – Женщина, причинившая ему боль, женщина, которой он до смерти боится. Которая взяла за него деньги».
Продала его.
Грейс не заметила, как обмотала руку телефонным проводом так туго, что провод впился в мышцы, и, пытаясь не сорваться, глубоко вздохнула.
– Мисс Делотер, вы совершаете ошибку.
– Это ты, сука, совершила ошибку, послав мне то траханное письмо вместо денег. Вы должны мне деньги. Вы думали, что я испугаюсь какой-то дерьмовой чиновницы. Да мне плевать на тебя, будь ты хоть английской королевой. Старик умер, и, если вы хотите, чтобы все осталось как раньше, вам придется ублажать меня. Ты думала, что сможешь отпугнуть меня траханными словами, нацарапанными на бумаге? Если я решу забрать мальчишку, ты меня не остановишь.
– Вы ошибаетесь. – Собственный голос показался Грейс далеким эхом.
– Он – моя плоть и кровь, и я имею право забрать его.
Ярость нахлынула на Грейс, как штормовая волна.
– Только попробуй. Ты больше и пальцем к нему не прикоснешься!
– Я могу делать с ним все, что захочу. Он мой.
– Он не твой Ты его продала. Теперь он наш, и ты никогда даже близко к нему не подойдешь.
– Он сделает все, что я ему скажу. Иначе поплатится, и он это знает.
– Только тронь его пальцем, и я разорву тебя в клочья. То, что ты делала с ним, чудовище, покажется тебе детскими забавами по сравнению с тем, что я сделаю с тобой. И когда я с тобой разделаюсь, полиции нечего будет соскрести, чтобы бросить в камеру. Вот куда тебя запрут за жестокое обращение с ребенком, проституцию и продажу ребенка всяким извращенцам.
101 
