Особенно,... 
16 
Если по выражению Гоголя, "всматриваться в постройку", то можно различить в сюжете повести точки, неожиданно сближающие титулярного советника в новой шинели и "значительное лицо". Принцип сюжетного параллелизма в этом случае позволяет писателю исследовать эту связь вполне диалектически. Сходство Акакия Башмачкина и "значительного лица" прослеживается именно по линии получения н о в о й шинели Башмачкиным и н о в о г о генеральского мундира, нового чина, к которому присматривается перед зеркалом значительное лицо. Так же, как Башмачкин недавно "построил" новую шинель, так и генерал "недавно сделался значительным лицом, а до того времени... был незначительным" (2, т.3, 128) Он еще не успел привыкнуть к своему новому положению, как и Башмачкин - к своему. Одного "генеральский мундир сбил совершенно с толку" (2, т.3, 133) и он силится подражать своему представлению о генеральском достоинстве, а другого новая шинель заставила следовать заведенному в чиновничьей среде порядку: отметить обнову пирушкой.
Однако, хотя значительное лицо, потеряв свою роскошную шинель, сильно перепугался, но это не стоило ему жизни как Акакию Акакиевичу. "Это происшествие сделало на него сильное впечатление. Он даже гораздо реже стал говорить подчиненным: "Как вы смеете, понимаете ли, кто перед вами", если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва, в чем дело" (2, т.3, 135). Но какой бы далекой ни была разница между Акакием Акакиевичем и значительным лицом, она не так велика, чтобы между ними исчезла несомненная связь. Бедствия одного - начало бедствий другого, и гибель одного угрожает гибелью другому. Ведь значительное лицо оказался "весьма в большом", а не "в совершенном беспорядке" дишь потому, что Акакий Акакиевич при всем своем фантастическом "буйстве" добивался генеральской шинели, и только. Встреча его с генералом была лишь предупреждением тому свыше. Если бы действия Башмачкина были менее сдержанны, а требования более серьезны, генерала не унес бы от смертной беды никакой кучер. Ведь даже одного посягательства на шинель было вполне достаточным, чтобы значительное лицо "чуть не умер".
Героев объединяет общее несчастье. Они сближены и разведены так, как бывают сближены и разведены звенья одной цепи или ступени одной и той же лестницы: "Что вы, милостивый государь... не знаете порядка? куда вы зашли? не знаете, как водятся дела? Об этом вы должны были прежде подать просьбу в канцелярию; она пошла бы к столоначальнику, к начальнику отделения, потом передана бы была секретарю, а секретарь доставил бы ее уже мне..." (2, т.2, 130)
После ухода Акакия Акакиевича генерал "почувствовал что-то вроде сожаления." Воспоминание об Акакии Акакиевиче тревожило его, и он даже послал чиновника узнать о его делах. Известие о смерти Башмачкина поразило генерала. Он "слышал упреки совести".
Следует отметить сходство внутренних состояний генерала и "одного молодого человека", нечаянно обидевшего Акакия Акакиевича в начале повести: "И что-то странное заключалось в его словах и голосе, с которым они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других позволил было себе посмеятся над ним, вдруг остановился как будто пронзенный, и с тех пор все как бы переменилось перед ним и показалось в другом виде..." (2, т.3, 111)
Уже отмечалось, что Башмачкин у Гоголя нигде не отождествляется с "мертвецом", который сдергивает шинели с чиновников разных рангов. Тот сдирал шинели и не вступал в разговоры с жертвой. Человек же, ухвативший за воротник "значительное лицо" ведет себя совсем по-другому - он произносит речь, напоминая "значительному лицу" о совершенной им несправедливости, и не снимает, не сдергивает с него шинель, не мстит ему - "значительное лицо" само снимает шубу и бросает призраку.
"Значительное лицо" в человеке "небольшого роста в старом поношенном вицмуцдире" "не без ужаса узнал в нем Акакия Акакиевича", бледное лицо человека "глядело совершенным мертвецом". В этом человеке он совершенно признал Башмачкина, когда не услышал, а "увидел" как произнес он речь: "Но ужас значительного лица превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувши на него страшно могилою, произнес такие речи: "А! так вот ты наконец! наконец я тебя того, поймал за воротник! Твоей-то шинели мне и нужно! Не похлопотал об моей, да еще и распек - отдавай же теперь свою!" (2, т.3, 135)
16 
