— Интересно, — ответил Доминик. — Я виделся с отцом, потом, с Филис.
Анна-Лиза улыбнулась через силу. Она не желала ничего слушать о визите Доминика к женщине, на которой он был женат до нее.
— И?
Он подвинул вилку и взглянул на нее.
— Все прошло удачно. Тебе нужно возвращаться на работу после ланча?
— Я собиралась.
— Возьми отгул и поехали со мной.
— Куда?
— В Национальную галерею искусства. Там выставка Моне. Ты ведь любишь его. Идем?
Анна-Лиза кивнула. Она любила импрессионистов, а Моне особенно. Странно, что она ничего не слышала о выставке.
— С удовольствием.
— Тогда сразу после ланча. И я расскажу тебе больше о своих выходных. Из звонков твоих родных я понял — ты сказала им, что я не очень обрадовался твоей беременности.
— Они звонили тебе? — Анна-Лиза была изумлена.
— Я получил три сообщения вчера вечером, а сегодня Шон и Патрик тоже прислали по одному. И даже Трей оставил мне сообщение.
Анна-Лиза не знала, плакать ей или смеяться. Господи, что же они там понаписали? Она решила поговорить с родственниками позже.
— Ты говорил с кем-нибудь из них?
— Нет, поостерегся. Но я не могу игнорировать их вечно. — Доминик снова подвинул вилку.
Анна-Лиза никогда раньше не видела, чтобы ее муж нервничал. Сердце сжалось у нее в груди. Наверное, он не знает, как сказать ей, что их брак его больше не устраивает. Но она не собирается помогать ему. Если хочет развода, пусть скажет ей это прямо в лицо.
Официант принес их заказ. Анна-Лиза принялась за свою лапшу. Обычно она любила это блюдо, но сегодня почти не чувствовала его вкуса. А Доминик слишком нервничал, чтобы есть.
Закончив есть, они отправились в галерею. Анне-Лизе было трудно молчать. Даже тихая обстановка и картины любимого художника не успокаивали ее.
Они остановились возле одной из любимых картин Анны-Лизы.
— Она прекрасна, — произнес Доминик.
— Я тоже так считаю. Видишь детей, которые бегают по мосту и кидают в воду камешки?
— Нет. Я вижу тихий сад. Место, куда люди приходят подумать о жизни и решить что-то важное.
— Расскажи о своих выходных, — попросила Анна-Лиза, когда муж замолчал.
Доминик огляделся, взял жену за руку и увел к другой картине.
— Они оказались интереснее, чем я ожидал. Сначала я поехал в дом, где прошло мое детство. Я не узнал его. Там все изменилось. Потом я поехал к отцу. Мы поговорили. Он удивил меня, сказав, что однажды попытался получить место в театре в Нью-Йорке.
— Но его не взяли?
— Верно, и он не стал больше пытаться.
— Плохо. Могу поспорить, что со временем он бы устроился куда-нибудь.
Похоже, ему проще валить все на обстоятельства, чем на собственную инертность.
— Так же как проще винить кого-то другого в том, что у него появился ребенок? — осторожно начала Анна-Лиза.
— Мне сложно говорить об этом, Анна-Лиза. Но я дал себе клятву и сдержу ее. Ради тебя и меня. Ребенком я часто слышал, как отец корил мать в том, что появился я. И только сейчас я понимаю, что не во мне причина того, как он прожил свою жизнь. Я был просто удобным оправданием. Интересно, что бы он говорил, если бы мама не забеременела.
Анна-Лиза не понимала, к чему он ведет. Значит ли это, что Доминик не будет считать малыша обузой, как это делал его отец?
— Я должен был сказать тебе о своей женитьбе, когда мы встретились впервые. Прости, что не сделал этого.
— Но почему ты не сказал? В самом начале я не обратила бы на это большого внимания. А после стольких лет молчания… Я начала задумываться, достаточно ли мы с тобой близки, чтобы делиться всем?
— Я хотел забыть о первом браке. Сделать вид, будто его и не было. Стереть из жизни двенадцать месяцев, как будто у меня за плечами нет тяжелого груза. В то время для меня это было важно. Быть таким же беззаботным, как другие студенты. Ты можешь это понять?
— Могу, но ты мог бы открыться мне, когда мы обручились.
— Ты была молода и полна энтузиазма и оптимизма. И я не хотел, чтобы мое прошлое легло тяжким грузом и на тебя. А потом мы стали жить вместе, и я так и не нашел подходящего момента, чтобы рассказать тебе все. С каждым днем прошлое уходило все дальше и дальше, и я стал думать, что оно уже не настигнет меня.
— Пока моя беременность не всколыхнула его?