180 
* * *
Чаю новый гость не пил, а только молока полную чашку попросила отнести ему хранительница.
– Роза, он мне что-то такое сказал: «Эй… хррр…»
– «Эухаристо», это он тебя поблагодарил.
– А на каком это языке?
– Это древнегреческий.
– Так он что же… древний грек?!
– Тише, Магдала! Я не знаю. – Роза серьезно поглядела на помощницу. – Его зовут Анастасиос, он всегда приходит в последний день, когда тут самые древние свитки, и говорит только по-древнегречески.
У Магдалы в глазах, видимо, отражался священный ужас. Миссис О’Ши поправила очки и сказала:
– Не думаю, чтобы он и в самом деле был такой уж древний.
Но девушку это не успокоило:
– Но тогда зачем это он? А вы? Это же обман!
– Дорогая моя, – понизив голос, отвечала Роза, – а что я, по-твоему, должна делать? Спросить у него документы? Выяснять, знает ли он английский? Взять у кого-нибудь из экипажа рубашку и брюки и потребовать, чтобы он переоделся? Мы бываем здесь каждый год, иногда даже дважды, после зимнего солнцестояния в Александрии тихо и хорошо… И он каждый раз нас навещает. Сюда приходят не только за книгами. Ученые учеными, но детям и этим… странным типам – им нужно чудо. А мы ведь тоже как бы не совсем та библиотека, как ты думаешь, это все тоже обман?!
Магдала помотала головой.
– То-то же. Обман – это когда тобой вертят как хотят, ради дел, о которых ты и не подозреваешь. А это – совсем другое.
– А что же тогда?
– Кому что. Может быть, это игра. Или притворство. Или чудо. Но не обман.
Роза поднялась с кресла и выглянула в читальный зал. Следом за ней – и Магдала. Притворщик Анастасиос читал запоем, лицо светилось радостью.
– Что это у него? – шепотом спросила Магдала.
– Элевтерий Анемподист, совсем забытый автор. Из него даже корабль нашел всего пять страниц. Но это дивные страницы о любви.
– Ишь как смотрит! Может быть, он и есть этот… Элефантий?
– Элевтерий, – поправила Роза. – Нет, дитя, не думаю. Это очень уж грустная была бы судьба… Да и потом, видела я, как читают свои книги авторы: у них совсем другие при этом лица.
– Все-таки не понимаю, зачем ему тогда это все? Ну пришел бы, как люди, читал бы своего… Элевтерия. А так мне кажется, что это все-таки обман.
– Как решишь, так и будет, – ровным голосом сказала миссис О’Ши. – Для тебя – так и будет.
– Да что же это получается, – взмолилась Магдала, – что же это такое, куда ни повернись, все от меня зависит, всегда решать приходится, прямо белый свет без меня не постоит, отвернусь – утечет, что ли?
– Не утечет, – отвечала хранительница. – Но многое все-таки придется решать самой: что черное, что белое, что обман, что не обман. И вот тут как решишь, так и будет. И уж твой-то мир целиком зависит от тебя. Ничего, привыкнешь, научишься. Ну, пойдем, уже скоро полдень, напомним гостям, что мы отплываем.
Наконец гости ушли, Анастасиос – изысканно простившись с Розой. Магдала и хранительница сложили свитки в ящики, закрыли тяжеленные крышки. Вот любопытно, подумала Магдала, а если бы свиточек забрать…
– И думать не моги, – сказала Роза, – во-первых, толку не будет, во-вторых, зачем беспокоить старика понапрасну?
– Ой, – Магдала заполыхала вся, – а что, так видно было?
– Да уж видно, – отозвалась Роза. – Прямо вот тут написано, – и легонько тюкнула девушку по лбу между бровей.
– А я вот вроде как познакомиться с ним буду должна, что ли. Синьор старший помощник сказал… Не пошутил?
Роза покачала головой:
– Нисколечко.
– Значит, мне на самом деле можно пойти и найти его, и…
– Это, дитя мое, – задумчиво сказала Роза, усаживаясь на сундук и болтая в воздухе звонкими александрийскими босоножками, – не просто можно. Это очень, очень полезный опыт.
3
Так все и устроилось. Но прежде чем закончился этот день, Магдала еще и расписалась в десятке толстых корабельных журналов, и получила от боцмана Микаллефа брезентовые штаны, куртку и башмаки на размер больше («А как же моряку на вахте без морской одежды? Промокнет моряк-то», – сказал боцман, прикидывая, на сколько придется укоротить штанины), и нашла все-таки старпома. А тот объяснил, что корабль, как все старые люди и вещи, дремлет днем, а по ночам бодрствует, и бодрее всего он с полуночи до четырех утра, в самую трудную вахту, когда отчаянно клонит в сон и мерещится всякое на темном невидимом горизонте.
– Вот ты и будешь делать очень важное дело, – сказал он серьезно. – Мы поставим тебя отбивать склянки. Будешь звонить в колокол каждые полчаса, вот так, – и обозначил рукой короткое сдвоенное «бамм-бамм». – Это и несложно, и очень важно, чтобы моряки на вахте знали, где они и который час. Идет?
180 
