164 
– Йозеф, – окликнул меня капитан, – теперь на вас вся надежда. Здесь осталось всего три плотника, и никто из них не говорит по-английски. С утра сходите к ним с чертежами, а сейчас ложитесь-ка спать. Здесь говорят, что утро умнее вечера.
Спать мне действительно хотелось нечеловечески, но перед сном я все же развернул припасенную заранее карту города и обнаружил, что там, где мы сейчас устраивались на ночлег, должна быть набережная, трасса, закрытая территория, а вовсе не маленькая деревня корабелов. Знакомое ощущение – что-то похожее я чувствовал, когда был почтальоном Ван Страатена.
Плотников на верфи и правда было всего трое: голубоглазый крепыш Сергей по прозванию Сказочник, живописный седобородый старикан Посейдоныч и улыбчивый бритый Антоний. Они обрадовались нам как манне небесной: в последнее время заказов у них было мало, а дуб уже подсох, бочки с голландским раствором стояли наготове. Здесь я впервые увидел, как строят лодки на этой стороне мира. Плотники ловко выпиливали шпангоуты и доски из толстых дубовых бревен, опускали их в бочку с раствором, а на следующий день поливали этим раствором дерево, причем в бочке уже не наблюдалось и намека на что-либо деревянное. Я понял, почему капитан не хотел строить вельбот ни на острове Иглулик, ни в Англии, славящейся своим корабельным дубом и хорошими мастерами: лодка наша росла прямо на дереве, как нелепой формы исполинский желудь. Уже вырисовалась корма, такая же острая, как нос, когда я обнаружил, что этот вельбот настолько же подвластен моей фантазии, как и родной корабль. И по привальному брусу побежали маленькие резные львы. «Ух ты, да ты такой же Сказочник, как и я», – рассмеялся плотник, подрезавший секатором лишние веточки на планшире.
Между тем капитан каждый белый день, блистая безупречным костюмом, уходил куда-то в город. Я поражался, сколь вещественным он выглядит здесь, пожалуй, таким я его еще не видел. Встретившая нас дама – ее, как выяснилось, звали Алина – здесь посвежела и помолодела, хотя все равно казалась старше любого из нашей троицы. С капитаном они составляли гармоничную пару, но не давали нам ни малейшего повода решить, что кроме антропологии у них было еще что-то общее.
Вскоре вельбот был закончен, и мы собрались на торжественную церемонию спуска. Ветви дерева пригнули к воде, Сказочник и Антоний в два топора перерубили черенки нашей лодки, и под торжественную музыку ночного матросского оркестрика лодка скользнула в темную воду, подплыла к форштевню «Морской птицы» и, встреченная там твердыми руками матросов, нежно ткнулась в борт.
Уже много после нашего визита в Петербург, далеко в море, библиотекарь позвал меня заглянуть на минуточку в библиотеку и показал мне альбом русской живописи. На картине темная вода заливала маленькую каморку, подбиралась к постели, застеленной меховым покрывалом, к стене жалась в полном отчаянии девушка в богатом, но порядком потертом платье, к ее ногам сбегались обезумевшие крысы.
– Что это?
– Это княжна Тараканова, – объяснил библиотекарь, – одна из любимых петербургских легенд. Вам она никого не напоминает?
Я вгляделся в лицо девушки. Оно было освещено только слабым боковым светом из окна. Нет, не напоминает. Хотя…
Я вдруг узнал эту линию носа, пухлые губы, выпуклый глаз. Ну конечно, девушка на картине до безумия походила на нашу петербургскую даму, разве что помоложе. Днем она казалась старше и выглядела как уроженка северных краев, зато светлой ночью в ней проявлялось что-то южное, глаза темнели, кожа разглаживалась.
– Да, – только и сказал я.
Обсуждать эту женщину вслух мне показалось неделикатным – с учетом того, какая у нас здесь прекрасная слышимость, особенно когда идем под парусами. Библиотекарь молча сунул мне парочку книжек на русском языке, которые я потом хорошенько прятал в каюте. Мне не хотелось бы дать понять капитану, что мы разгадали его тайну; а почитав книжки, я понял, что вряд ли даму нашего капитана интересовала исключительно антропология.
Хотя, конечно, и антропология – хороший способ занять вечность, если тебя держит в ней целый город.
Юлия Сиромолот
Путешествие Магдалы
1
Карта была без названий.
«Слепая», – сказал Пай-Пай, и Магдале стало грустно.
– Ты чего нос повесила? – спросил Пай-Пай. – Заблудиться боишься? Ничего не заблудишься, Мигдалия, смотри вот сюда.
Магдала-Мигдалия встала в семь утра, выпила молока, разбросала с высокого крыльца сухую кукурузу, чтобы куры тоже позавтракали. Заглянула в хлев – там рыжая с белым Парасвинка, ох и толстая же! Сходила на луг. Там коза Зенаба, совсем еще недавно – страшный зверь. А все потому, что глаза у нее голубые, а зрачки – вдоль. Теперь все самые-самые дела сделаны, можно посидеть на скамеечке в гостиной, у двери в комнату Пай-Пая. Двоюродный брат он Магдале, и зовет ее Мигдалией, в его толстенных книгах много удивительных картинок. Читать Магдала пока не умеет, а Пай-Пай обычно очень занят, но объясняет, что это вот – «дикари» (в носу у «дикаря» палочка, в кудрявых черных волосах цветные бусы и перо), а это – «аксолотль» (смешная не то рыба, не то лягушка с улыбкой во весь рот), ну и прочее: «кораллы Средиземного моря», «Фауна хребта Ломоносова», «диатомеи»…
164 
