Последние отзывы

  67  

Бабушка горестно вздохнула, видимо, ворошить старое было очень тяжело.

– После свадьбы Иван с Тоней уехали из деревни – подальше от сплетен и пустых разговоров. Обжились в городе. Ваня работу нашел, а от завода ему эту квартиру дали. Дом построили специально для молодых специалистов. Тоня уже Олечку ждала, так что квартира стала для них большим счастьем. Жить бы им да радоваться… Горе, горе… Тонечка в родах умерла. Ох и мучилась, бедная, никак разродиться не могла. Я тоже в город переехала – хотела, как Иван, устроиться на завод. В деревне-то что делать молодой девчонке? Да еще думала сестричке первое время после родов помочь. Она ведь сама-то еще почти ребенком была! Да не судьба… Тоня незадолго до родов сама не своя стала, будто чувствовала свой конец. Плакала часто, боялась чего-то… Иван потом проговорился, что во сне она стала бормотать, будто ей страхи какие виделись. Боялась, видимо, родов-то… Видимо, чувствовала смерть свою. Ох, она и мучилась, бедняжечка, когда рожала. От боли даже помешалась немного, бредила. Себя чуть цепочкой не задушила, на которой украшение носила. Мне это акушерка потом уж рассказала. Вернула Тонечкины вещи вместе с порванной цепочкой, рассказав, что перед самой смертью Тоня с себя ее сорвала и на пол швырнула. Как Олечку родила, так и померла… Ох, Иван и страдал. Видимо, тоже от горя помутился, долго дочку не признавал, обвиняя ее в Тонечкиной смерти. А чем малышка-то виновата? Едва появившись на свет, осиротела… С девочкой я стала нянчиться. А потом Иван, когда уж немного оправился от смерти жены, предложил мне замуж за него выйти, чтобы я могла девочку удочерить и воспитывать ее. Вышла я замуж за твоего деда. Мужем и женой друг другу мы так и не стали. Иван все не смог забыть Тонечку, сам не свой без нее был, запил. Вот так и жили мы – Ваня пил, а я девочку растила. Прожили мы вместе недолго, меньше года. Иван следом за Тоней ушел. Напился зимой и, уснув где-то на улице, замерз. Не смог жить без Тонечки. Дочку так и не полюбил – не удержала она его. Вот такая история, Ларочка…

Лариса, потрясенная, молчала. И только потом, после долгой паузы, спросила:

– Ба, а что стало с той девушкой, которую мой дед перед самой свадьбой бросил?

– С Лидой? Не знаю. Пропала куда-то. Кто-то говорил, что видел ее… Я из деревни вслед за Тоней и Иваном уехала и приезжала туда потом считаное количество раз – на похороны матери, да потом – на отцовы. Тонечку тоже на деревенском кладбище похоронили. И Ваню. Лиду я не видела и ничего о ней больше не слышала.

Бабушка тяжело вздохнула и, бросив взгляд на настенные часы, всполошилась:

– Ба-атюшки! Лариска, опоздаешь ведь! Мне потом переживать, а ну-ка на автобус не успеешь. Заболтала я тебя, старая… Давай-ка быстренько! А я пока тебе пирожков в дорогу заверну.

Лариса на автобус успела, хоть и примчалась на автовокзал почти перед самым его отправлением. Ей повезло с соседкой по месту: пожилая женщина, поставив себе на колени перевязанную вместо крышки платком корзинку, мирно сложила на ней руки и уснула. Лара же спать не могла. Глядя в окно на унылый ноябрьский пейзаж, она слово за словом восстанавливала в памяти бабушкин рассказ, чтобы потом, когда она будет пересказывать все Инге, не упустить ни одной детали. «Я уже еду домой. Есть что рассказать», – на подъезде к Москве отправила она сестре Вадима сообщение на мобильный. И получила ответ: «Могу заехать к тебе сегодня, позвони». – «Ок», – отписала она Инге. Какой бы уставшей она себя ни чувствовала, лучше отдать Инге дневник сегодня.

XIX

После работы Майя поехала в их с Ларисой любимый бар. Она заняла свободный столик и в ожидании подруги заказала слабоалкогольный коктейль. Задумчиво потягивая через соломинку напиток, она, пока не пришла Лариса, пыталась привести в порядок свои мысли и справиться с грустью. Прикуривая от зажженной свечки, Майя в сердцах выругалась, раздосадованная на себя и за хаос в душе, и за так неожиданно вспыхнувшие эмоции. Как у нее, такой циничной, расчетливой, «непробиваемой», могли возникнуть чувства? Недоразумение какое-то…

Плохо было оттого, что она словно попала в ловушку, столкнувшись с противоречиями собственных убеждений и так неожиданно вспыхнувших чувств. Ими бы и поделиться с близкой подругой, чтобы немного выпустить их из души, да, с другой стороны, обнажить их – значит признать, что все то, на чем строилась ее жизнь, не более чем мишура, фальшивка. Майя бы скорей признала, что фальшивка и недоразумение – ее новые чувства. Она не сможет принести им в жертву зазубренные до автоматизма правила.

  67