10 
* * *
…поэтому в дни праздников является Творец взглянуть на всю разбитую Им посуду, и входит к нам, и видит, что нечему радоваться, и плачет о нас, и возвращается в Вышние, чтобы уничтожить мир.
* * *
Услышав это, мы заплакали, ибо сочли слова книги дурным предзнаменованием, но Исаак сказал: «Не плачьте, ведь Он является нам не только в дни праздников, но — каждый день, и всякий раз удается убедить Его, что мир хорош, и тогда Он возвращается в Вышние, радуясь тому, что сотворил».
* * *
Но мы заплакали пуще прежнего: «Исаак, твои дни сочтены. Ты скоро умрешь, и кто тогда убедит Его, что мир — хорош? Кто станет спасать нас изо дня в день, заботясь о нас, любя нас и жалея — как это делаешь ты?»
* * *
Исаак ответил на это: «Помимо меня будут у вас заступники и защитники перед лицом Его. Но если не поумнеете и не возвыситесь душой, станете так или иначе бедствовать и страдать». Мы попросили его: «Поговори с нами об этом», и он открыл книгу на другой странице, понюхал ее и прочел вслух:
* * *
…молчание мое создало высший Храм, бина, и низший Храм, малхут. Люди говорят: «Слово — золото, но вдвойне ценно молчание». «Слово — золото» означает, что произнес и пожалел. Вдвойне ценно молчание, молчание мое, потому что создались этим молчанием два мира, бина и малхут. Потому что, если бы не смолчал, не постиг бы я единства обоих миров».
* * *
Тогда мы спросили его: «Как же в молчании происходит твое заступничество?» Исаак ответил: «Молитва хороша, но лучше молитвы танец. Я пляшу с вами и так беседую во Храме». Мы вспомнили, что часто потешались над ним, видя, как слепой пляшет, и устыдились этого, и вышли от него.
* * *
На другой день Исаак умер, и мы снова собрались в его доме, чтобы узнать, кто станет теперь ответствовать перед Господом. С тех пор мы ежедневно собираемся после вечерней молитвы. Мир до сих пор стоит, и звезды не гаснут — значит ли это, что кто-то взял на себя заботу, но не пожелал объявить нам об этом? Мы говорим, мы спорим, мы спрашиваем, мы читаем и записываем. Увы, это — все что мы можем.
K.30
Доменико медленно наклоняется, протягивает руку и касается кошачьего загривка. Кот вздрагивает, но не трогается с места. Доменико повторяет жест, на сей раз не спешит отнять руку: осторожно проводит указательным пальцем по макушке, шее и спине.
— Тварь неразумная, — бормочет Доменико, — ах ты отродье! Отродье…
Кошачий глаз отворяется, по телу прокатывается волна. Высоко запрокинув голову, кот поднимается и бесконечно долгим упругим движением тянется к потолку. Доменико не мешкая хватает его в охапку и выбрасывает за порог:
— Поди вон!
Кот удаляется, опасливо пригибая голову, но на полдороге оборачивается и бросает на Доменико ОСОБЫЙ взгляд, означающий вечную кошачью вендетту.
* * *
На кухне внимательно исследует пустую бочку, пахнущую рыбой.
Рыбы давно уже нет в этой бочке.
* * *
Во дворе присматривает за воробьем. Не для охоты, а ради чистого удовольствия.
* * *
В конюшне одним махом взлетает на верхнюю балку, освещенную солнцем, оттуда подает голос. Конь ухом не ведет. Беспримерное отсутствие любопытства.
* * *
Заглядывает в окно, мягко ступает на подоконник, замирает на мгновение, и, убедившись, что человеку до него нет дела, прыгает на крышку клавесина. Неторопливо вылизывает хвост и бока. Окончив, подходит к краю и опускает лапу на клавиатуру — с таким видом, будто собрался удить рыбу в проруби.
* * *
— Верно ли говорят, что наш итальянец что ни день показывает новую сонату, а то и две?
— Вчера самолично в этом убедился, и, смею признаться, каждая вещица хороша — просто на удивление!
— Выпекает он их, что ли?
— Говорят (я, разумеется, не склонен верить всему, что прислуга болтает), ему играют бесы, а он за ними записывает. Флорентина божилась, что в отсутствие маэстро слышала из-за двери бесовскую музыку, которая совсем ни на что не похожа, а когда отворила дверь, комната была пуста.
— Вздор!
— И я говорю: вздор. Чего только не придумают…
Голос и Моль
— Что ж, теперь можно подумать и о поэзии, — пробормотала Моль, окончательно запутавшись в складках тяжелого драпового пальто. Пальто висело в шкафу, шкаф стоял в прихожей, прихожая помещалась в квартире, а та — на третьем этаже старого трехэтажного дома — последнего в ряду таких же точно старых трехэтажных домов по улице Вознесенской.
10 
