— Потомственный. Мой дед тоже летал. Правда, на всяких тихоходных «тушках». Был воздушным извозчиком. А я… Впрочем, это военная тайна.
— Ты служишь в ВВС?
— Предположим. Что дальше?
— А то, что мы с тобой воздушные братья. — Андрей вздохнул, только сейчас осознав, как много потерял, совершив добровольную посадку. — Черт, я так рад, что встретил тебя. Официант, еще шампанского. Я ведь тоже летал когда-то на «МИГах». И все было так здорово, пока я не встретил ее. Они все были уверены, что я погиб. Она, между прочим, тоже. Я, конечно, свинья, что не послал ей весточку, но в то время это было за гранью возможного. Карменсита, любимая, прости меня.
— А, ты тоже любишь Блока. — Алеша вздохнул. — Знаешь, когда я в первый раз увидел Марыняшу, я понял, что она была героиней всех моих стихов. Но почему она поступила так странно? Как ты думаешь?
— Женщин всегда очень трудно понять. Но их нужно учить. Ты должен убить ее за это.
— Мою Марыняшу? Но я не смогу без нее жить! Да и зачем мне без нее жить? Нет, я ни за что не смогу убить мою Марыняшу.
— Значит, ты настоящий слабак. Если бы моя девушка вышла замуж за другого, я бы убил их обоих.
В данный момент Андрей безоговорочно верил в то, что смог бы убить свою Карменситу. Хотя эта мысль пришла ему в голову впервые.
— Нет, нет. Я прощаю ей все, что она сделала. Слышишь, Марыняшенька, я все тебе прощаю. — Он обращался в сторону дивана, на котором она спала. — Но иногда я вижу в кошмарах, как ты его целуешь, ласкаешь, и тогда… тогда мне кажется, что я способен пролить чью-то кровь.
Они распили еще бутылку, при этом почти совсем не пьянея. Скоро их попросили покинуть помещение — ресторан закрывался. Муся прошла в нескольких шагах от них, устало опираясь на руку пожилого мужчины. Она их не видела — в зале уже погасили свет. Возле входа ее ждала белая «Тойота», которая рванула с места, едва за Мусей захлопнулась дверца.
— Прощай, друг, — сказал Алеша и остановил синий «жигуленок». — Правда, у меня в кармане всего двадцать тысяч, но этого наверняка хватит. Я встречу ее у двери — они поедут через центр, а я знаю более короткий маршрут. Ты совершенно прав: я должен с ней серьезно поговорить. Может, еще увидимся.
Они обменялись рукопожатием, и Алеша хлопнул дверцей.
Спустя минуту Андрей поймал такси и велел водителю ехать следом за синим «жигуленком». Он решил действовать по обстоятельствам.
— Мама, почему ты не хочешь меня обнять? Ведь я твоя дочь… Ты даже оттолкнула меня, когда я хотела тебя поцеловать. Разве ты мне не рада?
— Нет. Ты не оправдала моих надежд. Я возлагала на тебя огромные надежды.
— Прости, что так вышло, мама. Мне хотелось найти счастья в любви.
— В любви его не бывает.
— Это очень жестоко, мама.
— Это правда. Ты была умненькой девочкой. Я хотела, чтобы ты поступила в университет и занималась наукой. Я надеялась гордиться тобой, а вместо этого я тебя стыжусь.
Муся видела, как мать удаляется от нее, превращаясь в расплывчатое темное пятно. Ей хотелось ее удержать, обнять, вымолить прощение, но руки ее не слушались.
— Моя мать тоже была ненормальной, — сказала Мэрилин, мерцая в темноте своим ослепительно белым платьем. — Она ни разу в жизни не поцеловала меня. А мне так не доставало материнской ласки. Мне не доставало ее всю жизнь. И я всегда чувствовала себя обделенной и несчастной…
Муся открыла глаза и увидела Угольцева.
— Павел, — прошептала она едва слышно. — Я боюсь умирать. Там… там еще хуже, чем здесь. Она не простила меня, Павел.
Он прижал ее руку к своей мокрой от слез щеке и закрыл глаза.
…Мэрилин вытолкнула ее на освещенную светом юпитеров площадку и сказала:
— Ты должна изобразить страстно влюбленную. Ты знаешь, как это бывает? — Мэрилин презрительно хихикнула. — Что касается меня, то я давно забыла, а может, и совсем не знала, как это бывает. Мужчины не позволяли мне насладиться чувством любви — они сразу волокли меня в постель. А мне хотелось чистых поцелуев, таких же невинных ласк. Как в раннем детстве. Но у меня его тоже не было. Начинай же. Вон твой партнер.
Вадим шел навстречу Мусе и застенчиво улыбался. Он был таким, каким она увидела его в самый первый раз. Она бросилась ему навстречу, но вдруг вспомнила, что ей уже не шестнадцать, а двадцать девять. И остановилась.