Особенно,... 
68 
Мое прошлое, которое, казалось, навсегда осталось утерянным в прозрачных коридорах, возвращалось ко мне не в виде воспоминаний, а в виде снов. На самом деле такой была моя выцветшая в памяти жизнь, или нет, но у меня не осталось других «жемчужин», и увиденный во сне день я приняла как когда-то прожитый.
Я словно наяву ощутила на языке кислоту козьего сыра, съеденного на завтрак, сладость виноградного сока, слизанного с бока раздавленной в пальцах ягоды, соль оказавшейся на моих губах капельки пота, катившегося по моему лицу от жары и усердия, горечь… Сладкую горечь моей первой любви.
Но, главное, главное, я вновь увидела мою бедную матушку и ее длинные музыкальные пальцы, проворно отодвигающие широкие листья, мешающие срезать виноградные кисти. И грубые и жесткие от работы ладони моего отца, в которых он протягивал мне на пробу наше сокровище – налитые спелым соком темные ягоды, вобравшие в себя рассветную росу и солнечные лучи. Ягоды, которые обещали превратиться в капли сладкого и терпкого вина с изумительным букетом оттенков.
Дни во время сбора урожая начинались до рассвета. Я поднималась хмурая и бледная, сетуя, что в такую рань даже пташки еще видят свои короткие сны. На кухне хлопотала бодрая матушка, нарезая для завтрака толстыми ломтями свежий хлеб и козий сыр, одновременно заворачивая бутерброды к обеду – то с картофельным омлетом, оставшимся от ужина, то с чоррисо, то с ветчиной. А отец уже размешивал в огромной кружке сахар. Пять кусочков – это мне вспомнилось так отчетливо, будто только этим утром я готовила кофе для моего родителя.
Я ворчала на ранний подъем: все равно сбор урожая не начинали до тех пор, пока на ягодах не высыхала роса. И отец, как всегда в таких случаях, отвечал, что виноград, словно король, требует особого уважения – раннего подъема и преклонения.
И мы день за днем стояли пред нашим капризным кормильцем на коленях, словно в молитве, с утра до заката. И делали перерыв только в редкие дождливые дни: влажные ягоды легко подвержены порче, и сусло из них окажется разжиженным, что испортит вкус вина.
Эта работа – сбор винограда – никогда не казалась мне увлекательной, напротив, рутинной, тяжелой, утомительной. Обрезая кисть за кистью, укладывая каждую с особыми почестями, перетаскивая за собой тяжелеющие ящики, размазывая по коже пот пополам с земляной пылью, отчего лицо делалось смешно-полосатым, мы медленно переходили из часа в час, из ряда в ряд. А конца полю не видно, как не видно конца и тяжелому дню. И даже то, что на подмогу нашей семье приходили тетки, двоюродные сестры и братья, не развлекало меня. Чаще всего я работала в молчании, витая в мыслях далеко-далеко, мысленно сочиняя истории и «рассказывая» их вымышленным слушателям. Я путешествовала в своих мыслях по нафантазированным мною странам, в которых бесстрашные принцы спасали меня – прекрасную принцессу – от различных опасностей или я сама бросалась избавлять мир от проснувшихся Чудовищ. Но в тот день, который я увидела во сне, мое путешествие оказалось куда более дальним, захватывающим, волнующим, потому что совершала я его в глубину моего сердца, пораженного раннее неизведанной болезнью – любовью. И каким мучительным было это путешествие! И одновременно приятным. Опасным и, напротив, дарующим мне бесстрашие. Я не слышала, о чем переговаривались и шутили вокруг меня двоюродные братья и сестры. Впрочем, они, привыкшие к тому, что я почти всегда находилась погруженной в свои мысли, не тревожили меня разговорами. А родители… Родителям в тот момент было все равно, где гуляют мои мысли, им куда более важным казалось, чтобы мои руки проворно срезали с лозы виноградные кисти и укладывали их с такой осторожностью, будто они сделаны из дорогого фарфора.
Сегодня мне работается легче. И ящик кажется почти невесомым. Ибо отец вчера сказал, что его старинный друг с семьей придут в поле. Видеть моего ангела так близко… Работать с ним бок о бок… Когда еще тяжелый труд казался желанной наградой?
Я высматриваю Анхеля – не идет ли он. И от волнения, смешанного со страхом, что планы изменились и друг отца передумал, раздавливаю, не замечая, в руках ягоды. И получаю замечание от матери. Отвлекаюсь на нее, бормоча оправдания. А когда вновь бросаю взгляд на край поля, наконец-то вижу идущую меж рядов процессию. Я сразу узнаю его – ангела. Голова Анхеля закрывает на какое-то мгновение солнечный диск за его спиной, и создается странный оптический обман, будто вокруг головы его – нимб. Я не могу отвести взгляд от высокой фигуры, белой панамы в руках Анхеля. Я так жажду увидеть его, что даже привстаю, не думая о насмешках, которыми меня могут осыпать проницательные двоюродные братья. Мне все равно. Я вижу его – моего ангела. Анхеля. И знаю, что в этот день король-виноград окажется сверженным с трона и преклонять колени я буду пред другим божеством…
68 
