— Ну и денек! — бросила она, опускаясь на стул, и мысленно возблагодарила Всевышнего за то, что пятница наконец-то закончилась.
— Слушай, как ты думаешь… — Марси загасила сигарету и тут же закурила следующую. — Как ты думаешь, у мужчин, случайно, не может быть предменструального синдрома? А то, я смотрю, Брик, мне кажется, совсем расклеился.
— Им ни к чему, они и так от рождения отравлены своими… тестостеронами, — ответила Джейн, вспомнив соседа.
— Значит, дело в этом? — Марси округлила глаза. — А я считала, что влияет полнолуние или что-то в этом роде. Ни за что не поверишь… Сегодня Келлман ухватил меня за задницу.
— Келлман?! — в один голос воскликнули пораженные подруги, и люди за соседними столиками повернулись в их сторону.
Двадцатитрехлетний Дерек Келлман менее всего подходил для роли развратника. Долговязый и нескладный, он двигался с грацией подвыпившего аиста, и у него был такой огромной кадык, что казалось, будто в горле его застрял проглоченный накануне лимон. Ярко-рыжие волосы Дерека не ведали расчески, то есть являли ярчайший пример «головы спросонья». Но он был безусловным компьютерным гением, и подруги любили его и опекали, точно старшие сестры. Чрезвычайно застенчивый, Дерек интересовался только своими компьютерами, и остряки утверждали, что он, возможно, лишь догадывается о существовании различных полов.
— Келлман? — переспросила Лапа. — Не может быть!
— Она сочиняет! — заявила Ти Джей.
— Клянусь Богом! — Хриплый смех Марси выдавал заядлую курильщицу. — Я шла перед ним по коридору, и вдруг он обеими руками хватает меня за зад — словно баскетбольный мяч подхватил… и собрался бросать по кольцу.
Подруги представили себе эту картину и дружно захихикали.
— А ты? — поинтересовалась Джейн.
— Я ничего, — призналась Марси. — Но беда в том, что при этом присутствовал Беннет.
Подруги ахнули. Беннет Троттер обожал уязвлять всех, кого считал своими подчиненными, а бедняга Келлман был его излюбленной мишенью.
— Нельзя же было подводить несчастного мальчика. Я потрепала Келлмана по щеке и промурлыкала какую-то чушь, а на ухо прошептала: «Вот уж не думала, что тебе это надо». Он стал краснее своих волос и спасся в мужском туалете.
— А Беннет? — спросила Лана.
— Мерзко усмехнулся и заявил: мол, не думал, что я настолько озабочена, что стала бросаться на Келлмана. Мог бы в таком случае предложить свои услуги.
Подруги снова рассмеялись.
— В общем, Беннет в своем репертуаре, — заметила Джейн.
Ее приятельницы дружно закивали. Некоторые парни, с которыми они работали, были явно озабоченными, и никакое воспитание чувств этого не исправляло. Хотя почти все оставались вполне нормальными людьми. Впрочем, и среди девочек попадались настоящие стервы. Во всяком случае, Джейн давно уже перестала искать совершенство. Лана же считала себя циничной, но она была самой молодой из подруг, и ее розовые очки пока еще не треснули. Слегка затуманились, но оставались целыми.
На первый взгляд у подруг было мало общего — только место работы. Марси Дин, самая старшая из них, возглавляла бухгалтерию. Ей уже исполнился сорок один год, она трижды выходила замуж и трижды разводилась, но после последнего визита в суд предпочитала неформальные отношения. Марси отбеливала волосы до цвета платины, курение начинало сказываться на ее коже, а одежда всегда казалась немного тесноватой. Она любила пиво, мужчин «из синих воротничков», буйный секс и признавалась, что обожает боулинг. «Я — мечта любого мужчины, — смеялась Марси. — Мне по вкусу пиво, и я трачу на него не меньше, чем другая на шампанское». Ее нынешним любовником был малый по имени Брик — мускулистый верзила, которого остальные подруги терпеть не могли. По глубокому убеждению Джейн, он вполне оправдывал свое имя . Брик был на десять лет моложе Марси, работал эпизодически и большую часть времени проводил, попивая пиво и глядя в телевизор. Но, по словам Марси, он любил такой же секс, как и она, и это была веская причина, чтобы какое-то время держать его при себе.
Лане Сиссум было всего двадцать четыре года, и она слыла вундеркиндом отдела продаж. Высокая и гибкая, Лана обладала грацией кошки. Ее кожа отливала оттенком сливочной карамели, голос звучал как чудесная мелодия, и мужчины десятками падали к ее ногам. В отличие от Марси Лана была тихой и скромной; она злилась только в одном случае — если кто-нибудь называл ее афро-американкой.