Последние отзывы

  38  

У нее не получалось контролировать ни дыхание, ни скорость пульса. Жар разрастался в ней, лишая ее возможности думать, и ей оставалось полагаться только на чувства. Она знала, что может убрать его руку, но прикосновения его огрубевших пальцев к бедру доставляли такое наслаждение, что она могла лишь сидеть и дрожать, как лист под мягким весенним бризом. Было ли для него привычным обращение с женщинами так, будто они принадлежали ему, или он увидел ее неконтролируемую реакцию на него? Она думала, что хорошо спрятала свои эмоции, держала в себе, но, возможно, благодаря работе его чувства обострены, а интуиция более развита. В отчаянии она заставила себя действовать, положив свою руку на его, мешая ее движению вверх.

— Ты не подвергал меня опасности, — сказала она слегка охрипшим голосом. — Я приняла решение без твоей помощи.

Не смотря на ее контролирующую руку, его пальцы поднялись выше и нашли край трусиков.

— У меня есть вопрос, который сводит меня с ума, — признался он низким голосом. Его пальцы снова пришли в движение, проникнув под эластичный край ее трусиков и ощущая прохладную наготу ее ягодицы.

Всхлип сорвался с ее губ, прежде чем она прикусила губу, сдерживая непроизвольный звук. Как ему удается сделать это с ней одним прикосновением?

— Стоп, — прошептала она. — Ты должен остановиться.

— Мы спали вместе?

Ее грудь болезненно напряглась, умоляя о прикосновении, о том, чтобы он заявил на нее свои права, как делал это раньше. Его вопрос привел ее в замешательство.

— Эта … здесь только одна кровать. У меня нет дивана, только маленькая софа.

— Таким образом, мы были в одной кровати в течении четырех дней, — перебил он, останавливая поток слов, которые грозились превратиться в нечто бессвязное. Его глаза блестели, но на этот раз другим огнем. Она не смогла отвести взгляд. — Ты заботилась обо мне.

Она сделала прерывистый глубокий вздох:

— Да.

— Одна?

— Да

— Ты меня кормила?

— Да.

— Купала меня.

— Да. У тебя был жар — мне пришлось обтирать тебя прохладной водой, чтобы сбить его.

— Ты сделала все, что нужно было сделать, заботилась обо мне, как о ребенке.

Она не знала, что сказать или сделать. Его рука по-прежнему была на ней, горячая и грубая ладонь на ее мягком теле.

— Ты прикасалась ко мне, — сказал он. — Везде.

Она сглотнула:

— Это было необходимо.

— Я помню прикосновение твоих рук. Мне понравилось это ощущение, но, проснувшись, я решил, что это был бред.

— Ты бредил, — сказала она.

— Я видел тебя обнаженной?

— Нет!

— Тогда откуда я знаю, как выглядит твоя грудь? Ее ощущение в моих руках? Ведь это не все бред, Рэйчел, правда?

Ее лицо залил горячий румянец, ответив прежде нее. Ее голос был приглушен. Она не смотрела на него — смущение освободило ее, по крайней мере, от его взгляда.

— Дважды, когда ты очнулся, ты … ох … схватил меня.

— Чтобы получить сладкое?

— Что-то вроде того.

— И я увидел тебя?

Ее рука беспомощно метнулась к шее.

— Моя ночная сорочка сползла, когда я склонилась над тобой. Вырез был открыт …

— Я был груб?

— Нет, — прошептала она.

— Тебе понравилось?

Это необходимо прекратить, немедленно, хотя она чувствовала, что опоздала: ей вообще не следовало садиться на кровать.

— Убери руку, — сказала она, не надеясь уже сделать голос строже. — Дай мне уйти.

Он мгновенно подчинился, но его суровое темное лицо отражало триумф. Она вскочила с кровати, ее щеки пылали. Что за дурой она себя выставила! Он, наверное, не сможет заснуть от смеха. Она была в дверях, когда он заговорил, и от его голоса она моментально застыла на месте.

— Рэйчел.

Она не хотела поворачиваться, не хотела смотреть на него, но в его голосе была властность, которая притягивала ее как магнит. Ни лежачее положение, ни ранение не уменьшило его властность. Он был рожден для этого, и, обладая абсолютной силой воли, делал это успешно.

— Если бы я смог, я пошел бы за тобой. Не уходи.

Ее голос был так же тих, как и его, чуть громче шума вентилятора в прохладном полутемном помещении.

— Я должна, — сказала она и тихо закрыла дверь за собой, выходя из комнаты.

Ей хотелось плакать, но она сдержала себя. Слезы никогда ничего не решали. Она чувствовала боль и тревогу. Вожделение. Это было причиной ее неопровержимого и, очевидно, неконтролируемого влечения к нему. Но если бы это оставалось только простым вожделением, то она смогла бы справиться с ним. Человеческий аппетит — это абсолютно нормальная реакция одного пола на другой. Но она не могла игнорировать растущее эмоциональное воздействие, которое он оказывал на нее. Она села на кровать и позволила ему ласкать себя не потому, что чувствовала физическое влечение к нему, — хотя видит Бог, это было правдой, — а потому, что он становился слишком важным для нее.

  38