14 
- Что?
- У него был комплекс «мужика».
- Что это?
- Это, когда он приходил домой и требовал, чтобы был накрыт горячий ужин, подали тапочки и т.д.
- А ты?
- А я при этом летела с работы домой, чтобы успеть все сделать. По дороге забирала сына из садика, забегала в магазин за продуктами и успевала все приготовить.
- Оно тебе надо?
- Видимо, тогда надо было.
- И как долго это продолжалось?
- До первого скандала.
- А потом?
- А потом я устроила ему своеобразную форму протеста.
- Какую?
- Квартира у нас тогда была однокомнатная. Уйти мне было некуда.
- А у твоих родителей была же двушка.
- Да, была. Но после смерти мамы папа быстро женился на женщине с ребенком.
- И?
- И, когда он умер от рака через два года после свадьбы, то квартира родителей осталась ей.
- А вы с братом?
- А мне тогда уже исполнилось восемнадцать. И вопрос стоял так: либо брат идет в детдом, либо я оформляю на него опекунство.
- И что ты?
- Мог бы не спрашивать.
- Ну, и...
- Короче, чтобы оформить опекунство, мне надо было или работать или быть замужем.
- И ты конечно выбрала второе.
- Конечно.
В ее глазах стояли слезы. Он растерялся, не зная что делать в такой ситуации. И не нашел ничего лучшего, чем предложить выпить еще по одной. Коньяк тускло мерцал сквозь толстые стекла рюмок.
- Извини, здесь нет подходящих бокалов.
- Да ничего, я привыкла.
- Привыкла к чему?
- К тому, что время от времени находятся люди, готовые разделить со мной боль.
- И часто находятся?
- Оно тебе надо?
- Ладно. И что было дальше?
- А дальше, как я тебе говорила, около года спала на полу под пианино. Кстати, это единственная вещь, оставшаяся от родителей.
- А зачем?
- Хотела ему доказать, что гордая. А потом, наверное, привыкла. Люди ко всему привыкают.
- А пока я тебя ждал возле твоей работы, ко мне подошел какой-то ненормальный и спросил, не тебя ли я жду.
- А, это Вадик. Он работает в моей лаборатории.
- И что?
- Я с ним однажды переспала из жалости. С тех пор он ревнует меня ко всем.
Зазвонил мобильный. Он приставил палец к губам и ответил: «Да, любимая. Буду к вечеру. Ты же знаешь, дорогая, нельзя загадывать, дорога...».
- Любишь меня?
- Да.
- Докажи.
- Не знаю, как.
- А сосиськи?
- Чего-о?
- Я ж тебе говорил…
- О чем?
- Что все москвичи говорят «сосиськи» вместо «сосиски».
- Да ладно!
- Хочешь, проверим?
- Хочу.
Он подошел к кафешке. Тетка в белом фартуке, отдуваясь от мороза, повернулась к нему.
- Дайте…
- Ну, чего вам?
- Как дела? – он улыбнулся ей.
- Неплохо, - она опешила от неожиданного вопроса. Собралась. – Чего вам?
- Дайте, - он смотрел прямо ей в глаза. – А что у вас самое вкусное?
Она зарделась, несмотря на мороз.
- У нас…
- Дайте хот-дог.
- Пятьдесят рублей, - ее красный рот от дешевой помады выговаривал слова. – Есть без сдачи?
- Есть, - он протянул деньги. – Скажи, тетя, как насчет секса?
- Да ты чо, козел?
- Ти-ише-е, - он сдвинул кепку на затылок. - У тебя бывают такие предложения?
- Слушай, иди-ка ты, - она неуверенно закрыла крышку.
- А хочешь? – вроде приличный с виду, он волновал ее, как женщину.
- Ладушки, - он надвинул кепку на глаза. – Я пошел, как козел.
Кусая дешевое тесто, он пошел в сторону метро. В середине попадались мелкие кусочки фарша. Зеленого, как это ни странно. А она?
Ушла в подсобку…
- Батя, выезжаем когда? – Рыжий налил в граненый стакан уксуса. Потом наполовину разбавил его водкой. Открыл холодильник. Поковырявшись на заставленных продуктами полках, достал нарезанный лимон, прикорнувший на блюдце. Вернувшись к столу, с недоумением посмотрел на пустой стакан. – Бать, ты что? Ты выпил это?
Отец, сосредоточенно моющий посуду, обернулся к нему, скривившись.
- Водку стали, етить ее, паленую делать.
- Да, это ж я себе налил, чтобы спину натереть, - Рыжий не знал, смеяться или плакать. – Там же уксус.
- Нечего продукт переводить, - пробурчал Батя, намыливая тарелку. – Уксус, уксус. А я и не почувствовал.
- Ты как, нормально? – Рыжий из-за спины пытался заглянуть тому в лицо.
- Чего со мной станет, сынок, - Батя поставил последнюю тарелку в шкафчик и вытер руки кухонным полотенцем. – Стаж! Лучше налей-ка отцу еще грамм сто, запить эту гадость. Только чистой. И лучше сто пятьдесят.
14 
