97 
В прогалах деревьев вдруг замелькал свет, и Свиридов тут же толкнул Фокина за офисный стол, рванулся куда-то в сторону, а через несколько секунд снова возник из темноты и накинул на плечи отца Велимира камуфляжную куртку от формы одного из охранников. Сам он уже был одет в такую же куртку, и Фокину оставалось только гадать, каким образом его друг успел за несколько секунд содрать верхнюю одежду с двух охранников и надеть на себя куртку одного их них.
К воротам на большой скорости приблизился белый «Мерседес-500», в котором Влад, вставший за шлагбаум, безошибочно определил автомобиль Маметкулова. За ними ехала вторая машина, по всей видимости – джип с охраной.
Свиридов поднял шлагбаум, и те проехали, даже не обратив ни малейшего внимания на своеобразную «смену караула».
– Зачем так рисковать? – пробормотал Фокин.
– А представь, что им никто не поднял бы этот шлагбаум, – шепотом ответил Свиридов, – тут же обнаружили бы охранников, загорающих под звездами. Вот так, Афоня.
Машины скрылись в глубине монастырского двора.
– Дед, ты умотал или у тебя опять понос? – наугад спросил отец Велимир.
– Иду, иду, паразиты, – раздалось недовольное бормотание. – Как ты там говорил, Вовка… первый поворот налево и триста шагов?
– Сто. Хотя твоих, Макарыч, может, и триста.
Глава 11
Монастырь уходит в ад
Фокин проводил взглядом медленно удаляющуюся темную сгорбленную фигурку и, повернувшись к Свиридову, спросил:
– И что же теперь?
– А теперь… – сказал Влад, взвешивая на ладони пистолет-автомат «узи», – а теперь мы нанесем официальный дружественный визит старым друзьям. Но по особой – расширенной программе.
– А у тебя есть какой-то план?
– По крайней мере, его первый пункт.
…Никита Билич, по прозвищу Никитич, всегда считал себя жалостливым человеком. Это несмотря на цвет ада, которым были окрашены его волосы, ярко-рыжие с медным отливом, и на тот огонь преисподней, который начинал рвано метаться в его сощуренных светло-зеленых глазах, стоило ему хоть чуть-чуть рассердиться.
Это не говоря уж о том роде деятельности, который он практиковал последние десять лет. Талантливый химик, которому в свое время пророчили блестящее будущее, он тем не менее рано свернул на путь преступления и уже не собирался сходить с него. В его жилах текла темная кровь исчадия ада – невероятная космополитическая татарско-еврейско-хорватско-русско-немецкая помесь. По антропологической методике Ломброзо его следовало сажать в тюрьму без суда и следствия – на его физиономии просто было написано, что он не проживет в установленном законом порядке больше двух часов, чтобы не свернуть на кривые улочки преступления.
Маметкулов давно знал Билича, считал его отпетым ублюдком и даже несколько побаивался – он, человек, который не испугался бы и самого дьявола во плоти. Это не мешало ему колотить Никитича при любом удобном случае. Маметкул искренне полагал, что битье хоть как-то поможет удерживать злодея в определенных рамках.
Но Билич был большим и фактически незаменимым человеком, и ему прощали буквально все.
Даже его недвусмысленное пристрастие к алкоголю никого не смущало: среди пробирок и реторт с мощнейшими синтетиками поглощение жидкости, содержащей этиловый спирт, было чем-то вроде распития кефира на веселой попойке.
– Жалко девчонку, – бормотал он, наливая себе и своему излюбленному собутыльнику оператору Ване Вороненкову. – Красивая… Ничего святого у этого чертова Маметкула.
– Это ты про которую… только что привезли? – спросил Вороненков, уже изрядно под хмельком. – А что она такого сделала?
– Да так, – буркнул Никитич и одним глотком осушил стакан водки, – убила генерала Кострова.
Вороненков икнул и остолбенело уставился на Билича.
– Ну что смотришь? Убила. Ее сюда привезли. Прямо из-под ареста.
– Убьете ведь, сволочи, – тоскливо сказал Вороненков, – жутко с вами со всеми становится, хоть вешайся. Если бы я не был должен в свое время Маметкулу десять «штук», никогда бы в это говно не вляпался. – Иван горько вздохнул. – И все время эти голые сучки, боже мой… Я уже на баб смотреть не могу, как говорится, фрагменты… ы-ы-ымм… женской анатомии вызывают рвотный рефлекс. А этот упырь… Никольский, говорит, чтоб я еще не пил. Да коли не пить, тут и подохнуть недолго.
– Кончилась.
– Кто кончилась? – переполошился оператор, которого буквально трясло – то ли от страха, то ли от того мучительного и навязчивого состояния, которое красноречиво именуют «недогоном».
97 
