21 
– Нормально.
Ее замкнутый вид говорил сам за себя. Китаец ожидал от Лизы флирта и провокации, но что так быстро она уложит Игната в постель – этого он предугадать не мог.
– Вижу, что не вовремя, – позволил себе сделать прозрачный намек Китаец.
– Отчего же, – с наигранной беззаботностью сказала Лиза.
– Игнат, ты куда пропал? – крикнул Танин.
– Иду, – донеслось из комнаты.
– Ты хоть бы майку правильно надел, зачем было так торопиться? – с усмешкой произнес Танин, нарезая сыр.
Появившийся было Игнат снова пошел в комнату и вскоре вернулся одетый comme il faut.
– Представляю, что ты сейчас думаешь, – недружелюбно сказала Лиза, когда Игнат отправился мыть фрукты в ванную, потому что раковина в кухне находилась в полном распоряжении Китайца – он мыл помидоры и огурцы.
– «…И клубок моих мыслей мне никак не распутать…» – иронично улыбнулся Китаец.
– Опять твой Юань, – вздохнула Лиза.
– Да вот, купил тебе «Упсу». Голова-то болит? – Китаец принялся делать салат. – Возьми в кармане.
Лиза поднялась с диванчика и, подойдя к Китайцу, неловко и несмело обняла его. Он деликатно похлопал ее по спине.
– Танин, что бы я без тебя делала!
– Послушай, – он взял ее за запястья и легонько отстранился, – твоя подруга действительно мертва.
Лиза метнулась к столу и зарыдала. Вошедший на кухню Игнат оторопел и бессмысленно завращал глазами.
– Это нервное, – объяснил Игнату Китаец, – пройдет.
Он подошел к Лизе и со спокойным достоинством падре опустил ей на голову свою тяжелую, хотя и довольно изящную руку.
– Ну-ну, – принялся он ее утешать, – ты же сама это установила. Ничего не поделаешь, ей теперь не поможешь, – он казался себе неуклюжим медведем, – мне нужно поговорить с тобой о ее друге.
– Но я уже тебе все сказала, – с новой силой зарыдала Лиза.
– Возможно, ты что-то упустила. Вытри слезы.
Китаец уселся за стол и стал терпеливо увещевать свою расстроенную секретаршу.
Глава 5
«Массо» плавно тронулся с места и, выехав со двора, направился в сторону центра. Затормозив у светофора, Китаец вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Как только светофор моргнул зеленым глазом, Китаец включил первую скорость и надавил на педаль акселератора. Сигарета осталась в углу рта. Танин сощурился от дыма. Вечерние улицы приветливо светились рыжими и желтыми огоньками. Вечером он чувствовал себя лучше, особенно зимой. Мягко мерцая, лежащий на тротуарах и дорогах снег рассеивал сумерки, освещал путь и навевал прохладные новогодние сны.
Днем же снег слепил, сиял с какой-то, как казалось Китайцу, излишней помпой, оглушал своей жестокой мощью. Китайцу приходилось жмуриться, надевать темные очки, но и они не спасали от снежного наваждения, преследовавшего Танина на протяжении всей его жизни.
А все началось с того, что отец рассказал ему о Цюй Юане, сановнике царства Чу, изгнанном из своей страны. Юань доверился вероломным правителям Ци и потерял родину. Он был конфуцианцем, хотя и не ортодоксальным. Но главным было другое. Юань был гениальным поэтом, сочинявшим фу и гэши. И опять-таки это обстоятельство само по себе не так бы затронуло Китайца, если бы судьба изгнанника, к тому же жителя Юго-Запада, откуда Владимир был родом, не была судьбой поэта, который сам по себе, будь он древним китайцем или современным французом, по своей сути всегда – изгой.
Жребий Цюй Юаня, долгие годы его странничества по чужим землям, его мучительная тоска по родине и то глубинное чувство бытийственной покинутости и заброшенности, которое с особой силой и остротой пронзает сердце поэта, спрессовались для Танина в картину прощания Юаня с родным краем. От этого образа веяло невыносимой печалью, и Танин, такой сдержанный и равнодушный на людях, испытывал что-то похожее на горькую усладу, когда стоящий на холме в окружении своих немногочисленных соратников и друзей Цюй Юань вместе с запорошенной снегом равниной и канвой дальнего сосняка поднимался из глубин его души.
Даль покрыта туманом,
Где предел наших странствий?
О, деревья отчизны,
Долгим вздохом прощаюсь…
Танин невольно отождествлял свою судьбу с судьбой Цюй Юаня. Это был, выражаясь современным издевательски клишированным языком, его пунктик. Поэтому ему тяжело было смотреть на сверкающий под полуденным солнцем снег. Он привык держать свои чувства под контролем и старался как можно реже вызывать дух Цюй Юаня, хотя и часто цитировал его стихи. Потому что стихи поэта редко оживали в воображении Китайца картиной прощания Юаня. Они были максимально самодостаточны и универсальны. А вот снег почти всегда будил в Китайце образ отправляющегося в изгнание поэта.
21 
