Котов мгновенно остыл. При всей его внешней неотесанности, грубости и необузданности в словах и поступках это был чрезвычайно гибкий и умеющий перестраиваться человек.
Он переложил трубку из одной руки в другую и тихо произнес:
– Я вас слушаю.
– Прекрасно. Вот это совершенно другой разговор. Филипп Григорьевич, я думаю, что чем быстрее мы решим нашу общую проблему, тем лучше. Сегодня уже поздно. Так что давайте сделаем так: завтра на улице Хмельницкого… знаете такую, Филипп Григорьевич?
– Знаю!
– Так вот, на этой улице слева от трассы на углу рядом с парком, у самой ограды парка, стоит такой живописный мусорный контейнер. В восемнадцать часов вы положите в него портфель с деньгами, и, после того, как я его подберу, отвоевав от бомжей, и удостоверюсь, что весь миллион долларов ноль ноль центов там представлен, ваша дочь сама вернется к вам домой.
– Гарантии, – холодно проговорил Котов.
– А гарантии – это ваше всемогущество, глубокоуважаемый господин Кашалот. Я же не безумный, чтобы ухудшать и без того не сложившиеся у нас с вами отношения банальным кидняком. Всего хорошего.
* * *
Котов бросил трубку и повернулся к неподвижно стоящему Медведеву:
– Номер, естественно, не засекли. С телефонного автомата разговаривал, да? На какой улице?
– Засекли, – кивнул тот, убирая мобильный, по которому он только что разговаривал. – Сотовик.
– Сотовик? Он что, осел, что ли?
– Да нет… ослом его назвать сложно. Менты наши уже установили, кому именно принадлежит телефон, с которого говорили.
Котов тяжело колыхнул подбородком, когда выбросил скомканное:
– Кому?
– Некоему Балакиреву Виктору Андреевичу.
– Кому-у?!
– Да Витьке Доктору.
– Ты думаешь, он в деле? – шипящим от напряжения голосом проговорил Котов.
– Вряд ли, – покачал головой Медведев, – скорее всего, этот осел Доктор тут вовсе ни при чем… Скорее всего, тот парень просто воспользовался его «мобильником», а потом выкинул.
Кашалот мучительно закашлялся.
– Ну вот, – глухо проговорил он, – допрыгались. Какая сволочь, а? Ты только подумай… какая сволочь?!
В этот момент в холл вошел один из котовских охранников и произнес:
– Филипп Григорьевич, к вам Балакирев.
– Кто-о-о?
– Ну, Витька Доктор.
Кашалот зловеще раздул ноздри и бросил коротко, как выстрелил:
– Зови!
Вошел Доктор. Лицо его было бледным и помятым. Возле виска красовался здоровенный кровоподтек, шея была исцарапана.
– Филипп Григорьич… – начал было он, но был перебит сухим восклицанием Кашалота:
– И где же ты шлялся до сих пор… голубок?
– Филипп Григорьевич, это Лена придумала черт знает что… – пробормотал Витька. – Велела мне подсадить в машину какого-то нефора в «коже». Он то ли обкуренный, то ли под «герой» был… Ну вот, и Лена начала к нему клеиться и обзывать меня педерастом…
Котов и начальник его охраны переглянулись: что за детский сад? «Обзывать»…
– А потом… я не знаю, – продолжал бормотать Доктор, – но только у этого парня оказался удар мастера спорта по боксу…
– Ты же сам мастер спорта! – иронически перебил его Медведев.
– Ну да… но он так неожиданно…
– Понятно! – заорал Котов. – А тебе известно, мудак, что из-за твоего, как говорят мусора, профессионального несоответствия мне только что позвонили… причем с твоего собственного мобильника и великодушно сообщили, что мне следует заплатить «лимон», иначе Ленку на ноль умножат?
Доктор выпучил глаза:
– «Лимон»? Это… в смысле…
– Это в смысле – миллион баксов. Да, такое вот говно. И ты, Доктор, в этом виноват. Как же ты теперь надеешься смыть свою вину?
– Я… не…
– Ладно, хватит верещать, как вербная теща, – перебил его Кашалот. – Как выглядел тот парень?
– Как выглядел? Ну… высокий такой, с крашеными волосами. То есть не крашеными, а так… одни волосы крашены, другие – не крашены…
– Мелирование, в общем, – сказал Медведев.
– Ну да… ме… мелирование. В «коже» он весь был – штаны и куртка. Бачки были… такие вот.
– Фоторобот надо бы… составить, – отозвался Медведев.
– Какой фоторобот?! – махнул на него рукой Кашалот. – Какой фоторобот! Если тот парень так просто подставился и дал себя засветить, не кончив этого осла Доктора, то это может означать только одно…
– Одно?.. – машинально повторил Витька, на лбу которого выступили крупные капельки пота.