– Быстро в медсанчасть… Может, еще успеем довезти живым.
* * *
Сознание возвращалось к Полунину слабым лучиком света, пробивающимся сквозь толщу густого тумана забытья.
Полунин не сразу понял, что он лежит уже не на жестких нарах шизо, а совсем в другом помещении на мягкой сетчатой кровати. Руки и ноги были как ватные, все тело ныло. Он попытался разомкнуть словно налившиеся свинцом веки.
Перед ним качался желтый с облезлой краской потолок. Несколько секунд Полунин бессмысленно смотрел вверх, потом его веки сами собой слиплись, и он снова погрузился в какое-то странное состояние между сном и реальностью. До него донесся разговор двух мужчин:
– Ну и что с ним делать-то будем? – спросил один из них.
У спросившего мужчины был молодой и звонкий голос. Ему ответил другой, который, опять же судя по голосу, был значительно старше:
– Черт его знает, у него явно сотрясение мозга. Швы на голове я ему уже наложил. Но, похоже, ему и по животу настучали хорошо.
– А ты ему живот-то щупал? – спросил молодой.
– Щупал, – уныло подтвердил собеседник.
– Ну и что?
– Твердый у него живот.
– Да-а-а, поди узнай, чего у него там внутри, аппаратуры-то у нас никакой нету. Скорее всего, операция ему нужна, – предположил молодой.
– Нам ее не сделать, – возразил пожилой.
– А вдруг у него внутреннее кровоизлияние? Били его сурово, могли селезенку и кишки порвать.
– Вряд ли, он бы уже давно сдох, – резонно возразил пожилой врач.
– А может быть, его в областной центр отправить?
– Не стоит, мы его не довезем, в дороге помрет, а так у него хоть какой-то шанс есть, – снова возразил пожилой.
В этот момент Полунин издал тихий протяжный стон. Врачи замолчали.
– Так что же с ним делать-то будем? – снова спросил молодой врач, на сей раз уже раздраженно. – Ведь надо же что-то делать.
– Да откуда я знаю? – огрызнулся пожилой. – Эти выродки каждый день режут и убивают друг друга, а нам их не то что лечить, даже штопать нечем.
Он помолчал секунду, задумавшись, затем, приняв решение, высказал его вслух:
– В общем, так… Скажи Марине Сергеевне, чтобы поставила ему капельницу. Ну, сам знаешь, витамины, физраствор, короче, все то, что у нас есть в наличии… Кроме этого, пусть поколют ему антибиотики и обезболивающее, например, димедрол с анальгином.
Три дня Полунин провалялся в коме, балансируя на грани жизни и смерти. В сознание он пришел на четвертый день своего пребывания в лагерной медсанчасти.
Открыв глаза, он увидел склонившееся над ним широкое лицо пожилой женщины, седые волосы которой были аккуратно схвачены белой косынкой. Ее большие темные глаза смотрели устало, но по-доброму.
– Ну вот, очнулся паренек, в сознание пришел, значит, жить будешь. Уж не знаю, здоровым будешь или калекой останешься, но жить будешь. Это, сынок, самое главное – жить, все остальное приложится. К жизни все что хочешь приложится, если постараться, конечно, а вот к смерти ничего.
Полунин слушал женщину в белом платке, широко раскрыв глаза. Этот ее краткий монолог настолько глубоко проник в его проснувшееся после забытья сознание, что он вдруг почувствовал огромную радость от того, что все-таки остался живой.
Сейчас он не думал о том, что будет дальше и для чего вообще ему нужно жить. Он просто молча радовался от того, что жизненные силы пробуждаются в его искалеченном теле и измученной душе.
* * *
С этого дня выздоровление пошло быстро. Уже через неделю Владимир встал с кровати и дошел до туалета без помощи Марины Сергеевны, медсестры, чье лицо он увидел, придя в сознание.
В туалете он подошел к умывальнику и посмотрелся в большое зеркало, висевшее над ним. Отражение человека, которое он там увидел, поразило его своей худобой и изможденностью.
Бледное лицо осунулось, на щеках появились глубокие впадины, веки были припухшими и красноватыми. Но что его больше всего неприятно удивило, так это то, что его волосы, слегка отросшие на голове за время пребывания в больнице, были обильно осыпаны сединой. За последние месяцы он постарел на несколько лет. Дни нахождения в медсанчасти летели незаметно. Полунин начал выходить на самостоятельные прогулки по коридору. На одной из таких прогулок у Владимира и произошло еще одно знакомство, оказавшееся впоследствии для него очень важным.
Как-то раз, покуривая в коридоре у окна, Владимир, сидя на подоконнике и нежась под яркими лучами зимнего солнца, вдруг заметил, что к нему направляется невысокий широкоплечий мужчина, как и он, одетый в больничную одежду.