22 
Как рассказал ему потом Коробейник, он осознал, что все пошло не так, буквально за доли секунды. Удивляться этому не приходилось, они так много и упорно тренировались вместе, что просто чуяли друг друга чем-то звериным, там, внутри. И тогда Коробейник нарушил «расписание» и, стремительно подтянувшись на руках, рывком забросил свое тело через окно. Стоявший напротив Мишани человек отвлекся – тоже на доли секунды, но этого хватило. Шатун бросился вперед и повалил его на пол. А к тому времени уже подоспел на помощь Сева.
Они взяли обоих живьем, за что получили особую благодарность от командира батальона и местных оперативников. Но вот Коробейника успел ранить второй, как раз в этот момент спускавшийся с мансарды. Санька потом долго валялся со своим простреленным легким в госпитале, перетерпел целую серию физиотерапевтических процедур, но его все равно списали. А теперь он стоял лицом к стене, дожидаясь, когда конвоир откроет железную дверь камеры.
Отец Василий не мог поверить своим глазам. Но вот конвоир аккуратно завел Саньку внутрь камеры и так же основательно закрыл. Каким таким образом, после стольких лет службы, Коробейник мог оказаться в юрисдикции ковалевского холопа Пшенкина? Священник ничего не понимал!
* * *
Этой ночью он так и не заснул. Вспоминая события дня, отец Василий удивлялся тому, что просто не подошел к Ковалеву и прямо не объяснил, что, вероятно, произошла какая-то дикая ошибка и его люди взяли явно не того человека. Но он снова и снова с ожесточением в сердце понимал, что недалекий районный мент Ковалев, волей случая ухватившийся прямо за хвост синей птицы удачи, слушать его не станет. Как бы ни был он глуп, а то, что второго такого случая засветиться перед властями не представится, он понимает. И поэтому будет с упертостью рудокопа просеивать человеческий материал сквозь свои загребущие пальцы, пока каждый сверчок не получит свой шесток.
Священник отчаянно не хотел верить, что Санька съехал с прямого пути и связался с бандитами, но он вспоминал, как скользнул по нему и торопливо отдернулся узнающий Санькин взгляд, и ему становилось совсем плохо. Прежний Коробейник не стал бы отворачиваться от Мишани Шатунова, пусть и в поповском одеянии.
* * *
Чуткая Олюшка тоже почти не спала, поднялась пораньше, принялась готовить что-то вкусненькое и щебетала, щебетала, щебетала:
– Видел, Миша, нам Петрович уже и сарай доделал, и крыльцо толком поставил, – заглядывала она мужу в глаза, пытаясь хотя бы на время завтрака отвлечь батюшку от тягостных мыслей. Но получалось у нее неважно. Отец Василий все выслушал, но ничего не сказал и, кажется, даже не заметил, что было на завтрак.
Весь день отец Василий ходил, как вареный, а на недоуменные вопросы Алексия и Тамары Николаевны лишь ссылался на плохой сон. Но на самом деле он просто боялся. Он знал, что не выдержит и рано или поздно пойдет к Саньке. Но некогда абсолютно бесстрашный Мишаня Шатунов отчаянно боялся снова встретиться глазами с Коробейником. Увидеть, как Санька отвернет взгляд в сторону еще раз, было выше его сил. И только когда то ли жена, то ли мать кого-то из задержанных напомнила ему о причащении для сына, священник понял, что прятаться за свои моральные немочи больше не хочет.
Он отправился к Ковалеву, но тот в предоставлении помещения под исповедальню, да и вообще в пропуске на территории СИЗО номер два решительно отказал.
– Даже и не думайте об этом, батюшка! – замахал он руками. – У меня там работы невпроворот, люди сутками домой не могут попасть, а вы тут еще свою исповедальню на них повесите! И думать забудьте!
И тогда отец Василий пошел к Тохтарову.
Марат Ибрагимович долго ходил по кабинету, трогая себя за подбородок, и наконец сказал:
– Вот что, отец Василий, послезавтра я планирую завезти в новое здание доски и посуду. Если хотите, поехали со мной, но учтите, пробуду я там недолго, часов шесть-восемь. Что успеете сделать, то успеете. Идет?
Отец Василий сглотнул слюну и кивнул. Шесть-восемь часов было невероятно мало для такого серьезного дела, но это было лучше, чем ничего. «Лиха беда начало! – подумал он. – Мне туда хоть один палец просунуть, а там видно будет».
* * *
К обеду священник немного успокоился, так что, когда к нему подошли с просьбой причастить тяжелобольную женщину, глянул на часы и кивнул. Времени у него было достаточно, и откладывать на потом смысла не имело.
22 
