Особенно,... 
59 
Сейчас и мне нравится пить в обед. Двести граммов — не доза, особенно если наверху, на крыше — плюс пять и ледяной ветрюган. Алкоголь согревает, и еще: водка очень калорийна, и работать руками в пьяном состоянии — особенное удовольствие. Конечно, если работа не связана с подниманием тяжестей; но большинство пролетариев и стрезву не очень любят поднимать тяжести.
В два часа дня продолжаем. Во хмелю катаем веселее, шибче. Чем ближе конец дня — тем лучше себя чувствую. Вспоминаю школу в Троице-Лыково: пожалуй, то был лучший объект за весь сезон. Единственный недостаток — заканчивали не раньше десяти вечера. Таково правило, ничего не поделаешь. Весь световой день, с одним выходным в неделю, а то и вовсе без выходных, — именно за это нам платят так много. Триста пятьдесят в месяц. Кстати, там, в школе, я не пил в обед, а вечером — только пиво. Не та обстановка. Жара, короткие теплые ливни, совершенно дачная аура: поставив последнюю секцию забора, умывались на улице из ведра, выпивали по бутылке ледяного пива и шли купаться — грубые, воняющие потом пролетарии, с руками, сплошь покрытыми ссадинами, с дочерна загорелыми животами. Забор делали тут же, возле школы; пижоня, голыми по пояс орудовали электросваркой, а загар от электрической дуги будет покруче, чем в солярии. Двенадцатичасовой рабочий день, в обед — хлеб с сыром, вечером — пиво, грязные портки снял, чистые надел, при том что вторые не сильно чище первых, тапочки пластиковые протер влажной тряпочкой, полотенце подхватил — и на пляж, в прохладную воду. Десять минут поплавал, — выходишь, чувствуя ломоту во всех мышцах, включая мельчайшие, и всерьез гордясь, что мышцы — есть.
В ветреные дни по воде скользили на своих досках виндсерферы, ловя ветер в треугольные паруса немыслимых синтетических цветов, чья непристойная яркость была особенно заметна на фоне благородного заката, — но мы с Моряком, валяясь на теплом песке, только посмеивались. Спортивная молодежь, классово чуждая нам, выглядела несколько комично. Одетые в броские дорогие комбинезоны, они вытаскивали на берег свои броские дорогие паруса, тщательно упаковывали в броские дорогие чехлы, погружались в броские дорогие машины, меняли комбинезоны на броские дорогие шмотки и уезжали целыми кавалькадами; они любили броское и дорогое, а не волны и не ветер.
Моряк когда-то окончил академию водного транспорта, а до того, подростком, несколько лет ходил в Школу юного моряка, — он все знает про паруса, галсы, фок- и грот-мачты; выпив еще бутылку пива, он презрительно цедил, что таким серферам надо тренироваться дома, в ванной.
Хорошо было в Троице-Лыково, думаю я. Давно уже мне не было так хорошо, как этим летом.
Однако у поздней осени свои преимущества: в пять часов вечера уже совсем темно, и бугор Петруха дает команду сворачиваться.
Хмеля в голове уже нет. Собственно, там ничего нет, в голове, она почти пуста.
Рабочий день закончен.
Сидим впятером на краю крыши, курим. Окурки кидаем вниз. Когда работаешь на крыше, мелкий мусор — окурки, спички, фантики от конфет — выбрасываешь не под ноги, а за край, в пропасть. В этом есть свое удовольствие, кто его не понимает — тому нечего делать в кровельном бизнесе.
Смотрим вниз, нам видна почти вся строительная площадка соседнего дома, там бурлит своя жизнь. Возле жилых вагончиков бродят обширные группы декхан. Несколько самых ловких, натянув чистые спортивные курточки, зайдя за угол, перелезают через сплошной забор и исчезают.
— Ишь, — комментирует Егорыч, — бляди.
Я молчу. Обитая в нижнем классе, важно помнить, что и здесь есть классовые различия. У меня в кармане — тридцать рублей тремя бумажками, мое имущество исчерпывается телогрейкой и солдатским ремнем с бляхой, но у меня есть паспорт гражданина России, московская регистрация и стабильная работа. Социально я пребываю гораздо выше таджикского гастарбайтера. Между нами пропасть. Темноликий таджикский парень должен потратить всю жизнь, чтобы достигнуть моего статуса.
Когда выхожу на крыльцо училища, уже переодевшийся, пахнущий мылом и сапожным кремом, — выясняется, что снаружи идет слабый дождь; непонятно, что делать: то ли вернуться в подвал и переждать непогоду за горячим чаем, то ли решительно двинуть к метро. Выбираю второй вариант, как более подходящий к настроению. Пахнущий сырыми тряпками подвал надоел, черный чай в железной кружке — напиток зэков и богоборцев — не доставляет обычного удовольствия, а дождь, вроде бы гадкий, кажется уместным, правильным; я вдруг понимаю, что должен вставить себя в пейзаж, поместить черную сутулую фигуру меж луж и ржавых мусорных баков, вот сюда, рядом с кучей желтых павших листьев, чуть ближе к дороге; я должен соблюдать правила.
59 
