91 
Бодро напевая под нос: «Что-то с памятью моей ста-алось.., то, что было не со мно-ой, поо-о-омню...» — Влад прошел в ванную и начал умываться.
В этот момент зазвонил мобильный телефон, который Свиридов носил во внутреннем кармане пиджака. Пиджак висел на вешалке в прихожей.
— М-м-м.., слушаю, — проговорил Свиридов и добавил, повысив голос, потому что в трубке сохранялось молчание:
— говорите, я слушаю!
— Алексей Валентинович? — раздался знакомый голос. Якубов. — Это Николай Алимович говорит. Вы не смогли бы подъехать к двум часам в «Центурион»?
— А что такое?
— У меня к вам есть разговор. Довольно серьезное дело. Так как — подъедете?
Свиридов машинально взглянул в висевшее напротив него зеркало: спокойное, уверенное, свежее лицо человека, довольного жизнью. Нарочно не придумаешь.
— Да, разумеется, — произнес Влад. — У вас ко мне предложение?
— Это не телефонный разговор, Алексей.
В голосе Якубова, доброжелательном, спокойном, звучали обычные добродушно-иронические нотки.
— Но все благополучно?
— Да не совсем. Хотя вас, по всей видимости, это касаться не должно.
Свиридов положил трубку обратно в пиджак, и в этот момент на него из своей комнаты вышел Фокин. Вышел с пейджером в руке.
— Что за черт? — недоуменно спросил он. — У меня тут сообщение: «К двум часам дня приезжай в „Центурион“. Якубов».
— Угу, — кивнул Влад, — у меня что-то наподобие. Я только что говорил с Налимом.
— Да ну?!
— Он просил меня приехать к двум. Надо будить Катьку. — И Свиридов направился в комнату, где до сих пор дремала Алая Пантера.
— Подъем! — весело скомандовал он приоткрывшей глаза девушке. — А степнаа-ая трава па-ахнет горречью.., ммолодые ветра зе-ээлены.., пррросыпаемся мы.., и гррохочет над поллл.., ночью то ли гроза-а, то ли... Да просыпайся же, ты, дама сердца, е-мое!
— Где.., я? — пробормотала она, все более — вероятно, от удивления — стряхивая с себя сон.
— Там же, где и я, — сообщил ей Свиридов.
То же самое сказал ему врач мельбурнской частной клиники, когда он приходил в себя после наркоза.
— А ты где?
— В квартире у Тихомирова.
— Да? А что.., в-вв.., я тут делаю?
— Этот резонный вопрос ты лучше задавала бы себе вчера, когда влипала во все перипетии...
— Сквозь прошлого перипетии и годы войн и нищеты я молча узнавал России неповторимые черты, — злобно продекламировал Фокин.
Нервничает Афоня. На стихи потянуло.
— Дело в том. Катя, что ты, кажется, влипла в историю, — сказал Свиридов. — Скверную историю. Одним словом, тебя хотели убить. И это почти удалось.
И он под застывшим взглядом расширенных глаз Алой Пантеры наскоро поведал ей о калейдоскопических событиях прошлой ночи, о том, что за ее, Кати, жизнь, заплатили своей жизнью трое парней, из них один — хорошо знакомый ей Кирилл Казаков, а также пущена в расход фокинская таратайка. Так Влад назвал многострадальную «Ниву».
Катя слушала, не перебивая, и ее и без того бледно-зеленое с перепоя лицо приобретало какой-то пепельно-серый, синюшный оттенок.
— Ox, — только и смогла сказать она, когда Свиридов подвел черту под их общими злоключениями и заметил, что, вероятнее всего, самое интересное еще только начинается.
— А теперь, Катя, ты поможешь нам и, естественно, себе. Ты расскажешь, за какие такие прегрешения Адриан решил тебя убрать.
Она что-то сдавленно пробормотала, а потом поднялась на подушке и попросила чего-нибудь от головной боли.
— Лекарств не держу, — сказал Фокин, — конечно, лучшее средство от головной боли — это гильотина, но у меня есть средство погуманнее. Вот, выпей.
И он протянул девушке бокал, в котором до половины было налито что-то мутно-желтое, с редкими апельсинными проблесками.
— Что это?
— Это мой любимый контрапохмельный коктейль, который меня научили делать еще в «Капелле», — провозгласил Фокин. — Снимает все недомогания, как кот слизывает сметану.
Выпей, Катька.
Та послушно приняла запотевший от холода бокал и жадно проглотила его содержимое. Фокин весело переглянулся со Свиридовым.
— Щас будет как новенькая, — сказал он. — Сам вот увидишь.
— Да знаю я, — хмуро сказал Свиридов.
Он хотел добавить, что содержащиеся в напитке психостимуляторы и мертвого поднимут и заставят восторженно болтать по делу и без оного, но удержался: все-таки в их положении язык нужно попридерживать даже в самых невинных ситуациях.
91 
