Особенно,... 
8 
«Что же все это значит, черт побери? — думала я, сидя на диване с совершенно естественным идиотским выражением на лице. — Что такое я должна им сказать? О какой ошибке они говорили? Сказать?.. А, так, значит, покойник… Дал маху, что и говорить. Действительно, ошибочка…»
Услышанное произвело на меня столь сильное впечатление, что я полностью пришла в себя и начала сосредоточенно обдумывать создавшееся положение. Значит, меня обременили какой-то потрясающе важной тайной. Минуточку, что он там говорил? "Все сложено сто сорок восемь от семи, тысяча двести два от "Б", как Бернард, два с половиной метра до центра". Так, что ещё? Ага, «вход закрыт взрывом». Нет, что-то ещё было. О рыбаке, кажется. Нет, не о рыбаке. «Связь торговец рыбой Диего» и ещё что-то. Что же? А, вот: «па дри». И не закончил. Интересно, что бы это все значило?
«Перетрясти всю Европу…» Видимо, они что-то где-то спрятали и зашифровали место, а этот блаженной памяти придурок доверил мне шифр. Действительно, нашёл кому… А теперь эти негодяи за стеной хотят, чтобы я сообщила его им, если помню. Помню, а как же! Только сохрани меня бог проронить хотя бы слово. Ясно, что потом меня сразу пристукнут — и поминай как звали. Сами так сказали. Могут и сейчас это сделать, чего проще — вытолкнуть из самолёта, вон сколько кругом воды! А кстати, что это за вода? И куда мы, собственно, летим?
Я взглянула на часы. Они ещё шли и показывали 12 часов 15 минут. Я машинально их завела и принялась размышлять. Вода и вода, куда ни глянь, а летим мы на очень большой высоте. Столько воды — это наверняка какой-нибудь океан, на море не похоже, его не хватило бы, нечего и говорить.
Я вытащила из сумки свой драгоценный атлас, от одного прикосновения к которому испытала величайшее счастье, слегка, правда, омрачённое создавшейся неприятной ситуацией. В моем распоряжении было два океана — Атлантический и Тихий. Самолёт наверняка поднялся из Копенгагена, это отправная точка. Так, дальше. Я не могла проспать двое суток, иначе бы часы остановились. К Атлантике — налево, к Тихому океану — направо. Если бы это был Тихий океан, нам пришлось бы пролететь всю Европу и Азию. Нет, слишком далеко. Ага, вот ещё много воды к югу от Индии, между Африкой и Австралией, но и здесь пришлось бы лететь через всю Европу. Из Копенгагена до Сицилии самолёт летит пять с половиной часов, я знаю. А сколько времени я была без сознания?
Подумав, я пришла к выводу, что от десяти до одиннадцати часов. События в игорном доме развернулись около полуночи, может, в полпервого. Значит, прошло около одиннадцати часов. Как бы ни спешили мои похитители и какими бы средствами ни располагали, они никак не сумели бы вылететь раньше, чем через 2 часа. Ведь на Конгенс Нюторв нет аэродрома, до него им пришлось добираться, да ещё тащить меня в виде бесчувственной колоды, что отнюдь не ускоряло передвижения. А тащили меня, по всей видимости, осторожно, не волокли же, парик вон на голове остался… А раз говорят об ошибке, значит, меня они не предвидели, я для них неожиданность, это обстоятельство должно было задержать их. Так что и три часа можно накинуть…
Атласа мне уже было мало; я вытащила из сумки маленький календарик польского Дома книги, который уже не раз помогал мне в разных житейских перипетиях. Несколько минут сложных расчётов и многократные выглядывания в окно с целью установить положение солнца утвердили меня в мысли, что я лечу над Атлантикой, что в том месте, где я нахожусь, должно быть десять часов или девять тридцать и что мы летим в юго-западном направлении. Точнее, более в южном, чем в западном. И если вскоре под нами покажется суша, то это должна быть Бразилия.
Правда, мои рассуждения были чисто теоретическими, и тем не менее мне стало плохо при одной мысли о том, что я могу оказаться в Бразилии в своём зимнем пальто, в сапогах на меху, в тёплых рейтузах и платиновом парике. Спрятав календарик и атлас, я сидела неподвижно, глядя бездумно на солнечные блики за окном, и пыталась как-то упорядочить свои мысли.
Тут открылась дверь, и вошёл незнакомый мне человек. И надо признать, что этот момент был для меня наиболее подходящим, ведь я собиралась при появлении моих преследователей принять самый глупый вид. У человека, увидевшего мня сейчас, не могло создаться двух мнений на мой счёт. Пожалуй, в нем могли зародиться лишь сомнения, способна ли я вообще соображать.
Он остановился в дверях и одним быстрым взглядом окинул и меня, и все помещение. Странное впечатление производил этот человек. На первый взгляд я его приняла за худенького юношу, и только при более внимательном рассмотрении обнаружилось, что ему никак не меньше 35 лет. У него было невинное розовощёкое личико младенца, вытаращенные голубые глазки и торчащие в разные стороны светло-жёлтые патлы — не очень длинные, но зато курчавые. Они шевелились у него на голове, как живые, каждая прядь сама по себе, и ничего удивительного, что я как зачарованная уставилась на них, не в силах произнести ни слова.
8 
