28 
— Как ни странно, нет.
Лежа на процедурной кушетке, Треслав видел над собой потолочный вентилятор — не внушающую доверия конструкцию с большими острыми лопастями, которые мелко тряслись и поскрипывали при вращении. «Когда-нибудь он обрушится и покалечит пациента, — подумал Треслав. — Или врача».
— Господь будет милостив ко мне, я надеюсь, — сказал он вслух, в очередной раз воздевая очи к вентилятору.
— Снимите на минуту шарф, — внезапно попросил Латтимор, — я хочу взглянуть на вашу шею.
Для врача Латтимор был каким-то слишком уж неосновательным, не внушающим доверия, как и его вентилятор. Треслав помнил его отца и деда как людей солидных и обстоятельных. А третий Латтимор выглядел слишком уж молодо, — возможно, недоучился в университете. Запястья его были тонкими, почти женскими, а кожа между пальцами — нежно-розовой, необветренной. Такому можно было и не подчиниться, но Треслав все же снял шарф.
— Эти отметины на шее вам тоже оставило дерево? — спросил доктор.
— Ну ладно, меня поцарапала женщина.
— Это не похоже на царапины.
— Ну ладно, она меня придушила.
— Женщина вас придушила? Что вы ей сделали?
— Вы к тому, не придушил ли я ее в свою очередь? Конечно нет.
— Я имел в виду: что вы такого сделали, из-за чего она стала вас душить?
Виновен. Вот оно.
Сколько он помнил, сначала первый доктор Латтимор намеками, потом второй доктор Латтимор суровыми взглядами и речами постоянно давали ему понять, что он виновен. Не важно, каково было недомогание — воспаление миндалин, одышка, пониженное давление, повышенный холестерин, — всегда в этом был так или иначе виновен сам Треслав; он был виновен уже в том, что родился. А теперь подозрение на перелом носа. Тоже его вина.
— Я в этом деле только жертва и ничего более, — сказал он, приняв сидячее положение и понурив голову, как побитый пес. — На меня напали. Я понимаю, это необычно для взрослого мужчины — быть избитым и ограбленным женщиной. Но я ничего не смог поделать. Видимо, сказался мой возраст. — Перед следующей фразой он помедлил в сомнении, но все-таки продолжил: — Возможно, вы знаете, что ваш дед принимал роды у моей мамы. Я с первых минут жизни был на руках у Латтиморов. И похоже, пришла пора третьему поколению вашей семьи рекомендовать мне тихий приют.
— Мне не хочется выводить вас из заблуждения, но вряд ли тихий приют обеспечит вам полную безопасность. Там тоже найдутся женщины, которые ограбят вас, как только увидят.
— А как насчет дома престарелых?
— Боюсь, то же самое.
— Неужели я кажусь таким беззащитным?
Латтимор оглядел его с ног до головы. Напрашивался ответ «да». Но он нашел более тактичный вариант.
— Дело не столько в вас, — сказал он. — Дело в женщинах. Они с каждым днем становятся все более сильными и агрессивными. Это результат прогресса медицины. У меня есть пациентки на восьмом десятке, с которыми я не хотел бы сойтись в рукопашной. Полагаю, вам будет безопаснее на улицах, где вы, по крайней мере, сможете спастись бегством.
— Я в этом сомневаюсь. Начало положено. Теперь они смогут учуять мой страх. Я говорю о всех женщинах в Лондоне, склонных к уличному грабежу, — включая тех, кто прежде не замечал у себя этой склонности.
— Вас это как будто даже развлекает.
— Вовсе нет. Просто я стараюсь не поддаваться унынию.
— Очень разумный подход. Надеюсь, преступницу все же поймают.
— Кто? Полиция? Но я не заявлял в полицию.
— Вы не считаете это нужным?
— Чтобы они вообразили, будто я ее спровоцировал? Нет уж, извините. Они тут же заподозрят меня в домогательствах или оскорблении. Или просто отмахнутся и посоветуют не ходить в одиночку по ночным улицам. В любом случае я стану посмешищем. Это ведь так забавно — мужчина жалуется на женщину, сломавшую ему нос. Сюжетец для карикатур.
— Ваш нос не сломан. И я над вами не смеюсь.
— Смеетесь, я вижу по глазам.
— Что ж, надеюсь, про себя вы тоже посмеиваетесь. Смех — это лучшее лекарство.
Странное дело, Треслав и правда смеялся. Про себя.
Но он не думал, что этого смеха хватит надолго.
И он сильно сомневался в том, что его нос не сломан.
5
Была еще одна вещь, которую Треслав хотел обсудить, но передумал, пока смеялся про себя. Да и Латтимор не подходил для такого разговора: не тот тип, не та фактура, не те взгляды.
28 
