103 
Они не могли совершенно отречься от дочери. Им нужно было кому-то оставить в наследство свою недвижимость. И они оставили Малки эту недвижимость: небольшой меблированный дом в Уиллесдене.[106] Черт побери — Уиллесден! По той важности, с какой они держались, их можно было счесть представителями высшей аристократии, а в действительности они владели какой-то развалюхой на пролетарской окраине Лондона.
— Как все-таки хорошо, что я еврей, — сказал он жене, — иначе твоя родня точно сделала бы меня фашистом.
— Может, они относились бы к тебе лучше, не будь ты евреем, — сказала Малки, подразумевая: имей он вместо безденежного еврейства приличное состояние или будь он знаменитым музыкантом.
— А что имел Горовиц? Дачу под Киевом?
— Он имел славу, мой милый.
— Я тоже прославился.
— Это не тот вид славы. А когда мы поженились, у тебя и такой не было.
Как бы сильно он ни презирал ее немецко-еврейских родителей, еще большее презрение у него вызвали квартиросъемщики в доме, владельцами которого неожиданно стали они с Малки. Это была коллекция из всех видов жуликов, симулянтов, нытиков и воришек, известных в природе. Эти арендаторы, которым лично он не рискнул бы доверить никакое жилье лучше картонной коробки, знали назубок каждую буковку закона, могущую сработать им на пользу, и напрочь игнорировали все законы, идущие вразрез с их интересами. Они загрязняли и отравляли своим присутствием жилое пространство, а покидая его, уносили с собой любую мелочь, какую только было можно украсть, вплоть до дверных ручек, защелок, выключателей и лампочек.
Он советовал Малки поскорее избавиться от этой горе-недвижимости, не стоившей затраченных на нее сил и нервов, но для Малки дом был связан с памятью о родителях. После бегства из Германии те заново устроили свою жизнь в Лондоне, и теперь продажа уиллесденского дома означала бы повторное «обнуление» их семейной истории. «Грязная жидовская сквалыга» — так называли Малки арендаторы, когда она не поддавалась на их уловки и угрозы. Насчет «грязной» они были правы, ибо невозможно не замараться, имея дело с такой публикой.
Либор, при всей его любви к Англии, думал об этих людях как о мерзких паразитах, вполне допуская, что насекомые-паразиты с большей заботой относятся к месту своего обитания. Сейчас, оглядываясь назад, он был готов увязать эти арендаторские проблемы с болезнью Малки, хотя она уже много лет назад прислушалась к его советам и сбыла с рук этот гадюшник. Как они смели бросать подобные слова в лицо женщине, притом еще хрупкой и болезненной! Как ужасно, что ей в такое время пришлось иметь дело с человеческими существами в их самом отвратительном виде! Все эти черные годы. Да, они были счастливой парой. Они любили друг друга. Но если они думали избежать заразы и скверны окружающего мира, они обманывали самих себя. Это было все равно что видеть черных пауков, ползающих по телу его прекрасной Малки там, в глубине, под слоем могильной земли.
Он позвонил Эмми и пригласил ее позавтракать. Она была удивлена:
— Почему именно завтрак, а не обед или ужин?
— Потому что по утрам я в особенно мрачном настроении, — пояснил он.
— А мне от этого какая выгода?
— Никакой, — сказал он. — Вся выгода мне одному.
Она засмеялась и дала согласие.
Они встретились в «Рице». Ради нее Либор принарядился — точь-в-точь Дэвид Найвен, если не считать обреченной улыбки, как у Дубчека[107] на исходе Пражской весны.
— Уж не хочешь ли ты здесь же возобновить ухаживания? — спросила она.
Собственно, почему и нет? Она была элегантной женщиной с красивыми ногами, а у Либора уже не осталось обетов и воспоминаний, которые могли бы ему помешать. Его прошлым завладели черные пауки. Что его озадачило, так это слова «здесь же возобновить» в ее вопросе.
— Именно сюда ты приводил меня в прошлый раз, — сказала она.
— На завтрак?
— Сначала была постель, потом завтрак. Похоже, ты этого не помнишь.
Либор принес извинения, в самый последний момент отказавшись от фразы «ускользнуло из памяти», ибо счел ее неуместной в данной ситуации — как будто память его была чем-то вроде тюрьмы, где содержатся под замком и откуда пытаются ускользнуть светлые воспоминания.
— Тут уже мало что осталось, — коротко пояснил он, прикоснувшись пальцем к своей голове.
Неужели он водил ее сюда прежде? Посещения «Рица» были ему не по средствам в те нищие годы, еще до знакомства с Малки. Впрочем, она могла иметь в виду какую-то более позднюю встречу. Но тогда… тогда пусть лучше это останется забытым.
106
Рабочий район на северо-западе Лондона, населенный в основном выходцами из Ирландии и с островов Карибского бассейна.
107
Дубчек Александр (1921–1992) — первый секретарь компартии Чехословакии с января 1968 г. по апрель 1969 г., фактически отстраненный от руководства после подавления реформаторской Пражской весны в августе 1968 г.
103 
