- Нет! Мы больше не слуги тебе!
- Нас не взманит твое сумасбродство.
- Не хотим мы в ненужной и глупой борьбе
- Лечь, как толпы других, по погостам.
- Есть у сердца невзгоды и тайный страх
- От кровавых раздоров и стонов.
- Мы хотели б, как прежде, в родных хуторах
- Слушать шум тополей и кленов.
- Есть у нас роковая зацепка за жизнь,
- Что прочнее канатов и проволок…
- Не пора ли тебе, Емельян, сложить
- Перед властью мятежную голову?!
- Все равно то, что было, назад не вернешь,
- Знать, недаром листвою октябрь заплакал…
Пугачев
- Как? Измена?
- Измена?
- Ха-ха-ха!..
- Ну так что ж!
- Получай же награду свою, собака!
(Стреляет.)
Крямин падает мертвым. Казаки с криком обнажают сабли. Пугачев, отмахиваясь кинжалом, пятится к стене.
Голоса
- Вяжите его! Вяжите!
Творогов
- Бейте! Бейте прямо саблей в морду!
Первый голос
- Натерпелись мы этой прыти…
Второй голос
- Тащите его за бороду…
Пугачев
- …Дорогие мои… Хор-рошие…
- Что случилось? Что случилось? Что случилось?
- Кто так страшно визжит и хохочет
- В придорожную грязь и сырость?
- Кто хихикает там исподтишка,
- Злобно отплевываясь от солнца?
- .
- …Ах, это осень!
- Это осень вытряхивает из мешка
- Чеканенные сентябрем червонцы.
- Да! Погиб я!
- Приходит час…
- Мозг, как воск, каплет глухо, глухо…
- …Это она!
- Это она подкупила вас,
- Злая и подлая оборванная старуха.
- Это она, она, она,
- Разметав свои волосы зарею зыбкой,
- Хочет, чтоб сгибла родная страна
- Под ее невеселой холодной улыбкой.
Творогов
- Ну, рехнулся… чего ж глазеть?
- Вяжите!
- Чай, не выбьет стены головою.
- Слава Богу! конец его зверской резне,
- Конец его злобному волчьему вою.
- Будет ярче гореть теперь осени медь,
- Мак зари черпаками ветров не выхлестать.
- Торопитесь же!
- Нужно скорей поспеть
- Передать его в руки правительства.
Пугачев
- Где ж ты? Где ж ты, былая мощь?
- Хочешь встать – и рукою не можешь двинуться!
- Юность, юность! Как майская ночь,
- Отзвенела ты черемухой в степной провинции.
- Вот всплывает, всплывает синь ночная над Доном,
- Тянет мягкою гарью с сухих перелесиц.
- Золотою известкой над низеньким домом
- Брызжет широкий и теплый месяц.
- Где-то хрипло и нехотя кукарекнет петух,
- В рваные ноздри пылью чихнет околица,
- И все дальше, все дальше, встревоживши сонный луг,
- Бежит колокольчик, пока за горой не расколется.
- Боже мой!
- Неужели пришла пора?
- Неужель под душой так же падаешь, как под ношей?
- А казалось… казалось еще вчера…
- Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…
Март – август 1921
Анна Снегина
А. Воронскому
1
- «Село, значит, наше – Радово,
- Дворов, почитай, два ста.
- Тому, кто его оглядывал,
- Приятственны наши места.
- Богаты мы лесом и водью,
- Есть пастбища, есть поля.
- И по всему угодью
- Рассажены тополя.
- Мы в важные очень не лезем,
- Но все же нам счастье дано.
- Дворы у нас крыты железом,
- У каждого сад и гумно.
- У каждого крашены ставни,
- По праздникам мясо и квас.
- Недаром когда-то исправник
- Любил погостить у нас.
- Оброки платили мы к сроку,
- Но – грозный судья – старшина
- Всегда прибавлял к оброку
- По мере муки и пшена.
- И чтоб избежать напасти,
- Излишек нам был без тягот.
- Раз – власти, на то они власти,
- А мы лишь простой народ.
- Но люди – все грешные души.
- У многих глаза – что клыки.
- С соседней деревни Криуши
- Косились на нас мужики.
- Житье у них было плохое —
- Почти вся деревня вскачь
- Пахала одной сохою
- На паре заезженных кляч.
- Каких уж тут ждать обилий, —
- Была бы душа жива.
- Украдкой они рубили
- Из нашего леса дрова.
- Однажды мы их застали…
- Они в топоры, мы тож.
- От звона и скрежета стали
- По телу катилась дрожь.
- В скандале убийством пахнет.
- И в нашу и в их вину
- Вдруг кто-то из них как ахнет! —
- И сразу убил старшину.
- На нашей быдластой сходке
- Мы делу условили ширь.
- Судили. Забили в колодки
- И десять услали в Сибирь.
- С тех пор и у нас неуряды.
- Скатилась со счастья вожжа,
- Почти что три года кряду
- У нас то падеж, то пожар».
* * *
- Такие печальные вести
- Возница мне пел весь путь.
- Я в радовские предместья
- Ехал тогда отдохнуть.
- Война мне всю душу изъела.
- За чей-то чужой интерес
- Стрелял я в мне близкое тело
- И грудью на брата лез.
- И понял, что я – игрушка,
- В тылу же купцы да знать,
- И, твердо простившись с пушками,
- Решил лишь в стихах воевать.
- Я бросил мою винтовку,
- Купил себе «липу»,[1] и вот
- С такою-то подготовкой
- Я встретил 17-ый год.
- Свобода взметнулась неистово.
- И в розово-смрадном огне
- Тогда над страною калифствовал
- Керенский на белом коне.
- Война «до конца», «до победы».
- И ту же сермяжную рать
- Прохвосты и дармоеды
- Сгоняли на фронт умирать.
- Но все же не взял я шпагу…
- Под грохот и рев мортир
- Другую явил я отвагу —
- Был первый в стране дезертир.
* * *
- Дорога довольно хорошая,
- Приятная хладная звень.
- Луна золотою порошею
- Осыпала даль деревень.
- «Ну, вот оно, наше Радово, —
- Промолвил возница, —
- Здесь!
- Недаром я лошади вкладывал
- За норов ее и спесь.
- Позволь, гражданин, на чаишко.
- Вам к мельнику надо?
- Так вон!..
- Я требую с вас без излишка
- За дальний такой прогон».
- .
- Даю сороковку.
- «Мало!»
- Даю еще двадцать.
- «Нет!»
- Такой отвратительный малый.
- А малому тридцать лет.
- «Да что ж ты?
- Имеешь ли душу?
- За что ты с меня гребешь?»
- И мне отвечает туша:
- «Сегодня плохая рожь.
- Давайте еще незвонких
- Десяток иль штучек шесть —
- Я выпью в шинке самогонки
- За ваше здоровье и честь…»
* * *
- И вот я на мельнице…
- Ельник
- Осыпан свечьми светляков.
- От радости старый мельник
- Не может сказать двух слов:
- «Голубчик! Да ты ли?
- Сергуха!
- Озяб, чай? Поди, продрог?
- Да ставь ты скорее, старуха,
- На стол самовар и пирог!»
- В апреле прозябнуть трудно,
- Особенно так в конце.
- Был вечер задумчиво чудный,
- Как дружья улыбка в лице.
- Объятья мельника круты,
- От них заревет и медведь,
- Но все же в плохие минуты
- Приятно друзей иметь.
- «Откуда? Надолго ли?»
- «На год».
- «Ну, значит, дружище, гуляй!
- Сим летом грибов и ягод
- У нас хоть в Москву отбавляй.
- И дичи здесь, братец, до черта,
- Сама так под порох и прет.
- Подумай ведь только…
- Четвертый
- Тебя не видали мы год…»
- .
- Беседа окончена…
- Чинно
- Мы выпили весь самовар.
- По-старому с шубой овчинной
- Иду я на свой сеновал.
- Иду я разросшимся садом,
- Лицо задевает сирень.
- Так мил моим вспыхнувшим взглядам
- Состарившийся плетень.
- Когда-то у той вон калитки
- Мне было шестнадцать лет,
- И девушка в белой накидке
- Сказала мне ласково: «Нет!»
- Далекие, милые были.
- Тот образ во мне не угас…
- Мы все в эти годы любили,
- Но мало любили нас.
2
- «Ну что же! Вставай, Сергуша!
- Еще и заря не текла,
- Старуха за милую душу
- Оладьев тебе напекла.
- Я сам-то сейчас уеду
- К помещице Снегиной…
- Ей
- Вчера настрелял я к обеду
- Прекраснейших дупелей».
- Привет тебе, жизни денница!
- Встаю, одеваюсь, иду.
- Дымком отдает росяница
- На яблонях белых в саду.
- Я думаю:
- Как прекрасна
- Земля
- И на ней человек.
- И сколько с войной несчастных
- Уродов теперь и калек!
- И сколько зарыто в ямах!
- И сколько зароют еще!
- И чувствую в скулах упрямых
- Жестокую судоргу щек.
- Нет, нет!
- Не пойду навеки!
- За то, что какая-то мразь
- Бросает солдату-калеке
- Пятак или гривенник в грязь.
- «Ну, доброе утро, старуха!
- Ты что-то немного сдала…»
- И слышу сквозь кашель глухо:
- «Дела одолели, дела.
- У нас здесь теперь неспокойно.
- Испариной все зацвело.
- Сплошные мужицкие войны —
- Дерутся селом на село.
- Сама я своими ушами
- Слыхала от прихожан:
- То радовцев бьют криушане,
- То радовцы бьют криушан.
- И все это, значит, безвластье.
- Прогнали царя…
- Так вот…
- Посыпались все напасти
- На наш неразумный народ.
- Открыли зачем-то остроги,
- Злодеев пустили лихих.
- Теперь на большой дороге
- Покою не знай от них.
- Вот тоже, допустим… с Криуши…
- Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,
- Они ж, воровские души,
- Вернулись опять домой.
- У них там есть Прон Оглоблин,
- Булдыжник, драчун, грубиян.
- Он вечно на всех озлоблен,
- С утра по неделям пьян.
- И нагло в третьёвом годе,
- Когда объявили войну,
- При всем честном народе
- Убил топором старшину.
- Таких теперь тысячи стало
- Творить на свободе гнусь.
- Пропала Расея, пропала…
- Погибла кормилица Русь…»
- Я вспомнил рассказ возницы
- И, взяв свою шляпу и трость,
- Пошел мужикам поклониться,
- Как старый знакомый и гость.
* * *
- Иду голубою дорожкой
- И вижу – навстречу мне
- Несется мой мельник на дрожках
- По рыхлой еще целине.
- «Сергуха! За милую душу!
- Постой, я тебе расскажу!
- Сейчас! Дай поправить вожжу,
- Потом и тебя оглоушу.
- Чего ж ты мне утром ни слова?
- Я Снегиным так и бряк:
- Приехал ко мне, мол, веселый
- Один молодой чудак.
- (Они ко мне очень желанны,
- Я знаю их десять лет.)
- А дочь их замужняя Анна
- Спросила:
- – Не тот ли, поэт?
- – Ну, да, – говорю, – он самый.
- – Блондин?
- – Ну, конечно, блондин!
- – С кудрявыми волосами?
- – Забавный такой господин!
- – Когда он приехал?
- – Недавно.
- – Ах, мамочка, это он!
- Ты знаешь,
- Он был забавно
- Когда-то в меня влюблен.
- Был скромный такой мальчишка,
- А нынче…
- Поди ж ты…
- Вот…
- Писатель…
- Известная шишка…
- Без просьбы уж к нам не придет».
- И мельник, как будто с победы,
- Лукаво прищурил глаз:
- «Ну, ладно! Прощай до обеда!
- Другое сдержу про запас».
- Я шел по дороге в Криушу
- И тростью сшибал зеленя.
- Ничто не пробилось мне в душу,
- Ничто не смутило меня.
- Струилися запахи сладко,
- И в мыслях был пьяный туман…
- Теперь бы с красивой солдаткой
- Завесть хорошо роман.
* * *
- Но вот и Криуша…
- Три года
- Не зрел я знакомых крыш.
- Сиреневая погода
- Сиренью обрызгала тишь.
- Не слышно собачьего лая,
- Здесь нечего, видно, стеречь —
- У каждого хата гнилая,
- А в хате ухваты да печь.
- Гляжу, на крыльце у Прона
- Горластый мужицкий галдеж.
- Толкуют о новых законах,
- О ценах на скот и рожь.
- «Здорово, друзья!»
- «Э, охотник!
- Здорово, здорово!
- Садись!
- Послушай-ка ты, беззаботник,
- Про нашу крестьянскую жисть.
- Что нового в Питере слышно?
- С министрами, чай, ведь знаком?
- Недаром, едрит твою в дышло,
- Воспитан ты был кулаком.
- Но все ж мы тебя не порочим.
- Ты – свойский, мужицкий, наш,
- Бахвалишься славой не очень
- И сердце свое не продашь.
- Бывал ты к нам зорким и рьяным,
- Себя вынимал на испод…
- Скажи:
- Отойдут ли крестьянам
- Без выкупа пашни господ?
- Кричат нам,
- Что землю не троньте,
- Еще не настал, мол, миг.
- За что же тогда на фронте
- Мы губим себя и других?»
- И каждый с улыбкой угрюмой
- Смотрел мне в лицо и в глаза,
- А я, отягченный думой,
- Не мог ничего сказать.
- Дрожали, качались ступени,
- Но помню
- Под звон головы:
- «Скажи,
- Кто такое Ленин?»
- Я тихо ответил:
- «Он – вы».
3
- На корточках ползали слухи,
- Судили, решали, шепча.
- И я от моей старухи
- Достаточно их получал.
- Однажды, вернувшись с тяги,
- Я лег подремать на диван.
- Разносчик болотной влаги,
- Меня прознобил туман.
- Трясло меня, как в лихорадке,
- Бросало то в холод, то в жар,
- И в этом проклятом припадке
- Четыре я дня пролежал.
- Мой мельник с ума, знать, спятил.
- Поехал,
- Кого-то привез…
- Я видел лишь белое платье
- Да чей-то привздернутый нос.
- Потом, когда стало легче,
- Когда прекратилась трясь,
- На пятые сутки под вечер
- Простуда моя улеглась.
- Я встал.
- И лишь только пола
- Коснулся дрожащей ногой,
- Услышал я голос веселый:
- «А!
- Здравствуйте, мой дорогой!
- Давненько я вас не видала.
- Теперь из ребяческих лет
- Я важная дама стала,
- А вы – знаменитый поэт.
- .
- Ну, сядем.
- Прошла лихорадка?
- Какой вы теперь не такой!
- Я даже вздохнула украдкой,
- Коснувшись до вас рукой.
- Да…
- Не вернуть, что было.
- Все годы бегут в водоем.
- Когда-то я очень любила
- Сидеть у калитки вдвоем.
- Мы вместе мечтали о славе…
- И вы угодили в прицел,
- Меня же про это заставил
- Забыть молодой офицер…»
* * *
- Я слушал ее и невольно
- Оглядывал стройный лик.
- Хотелось сказать:
- «Довольно!
- Найдемте другой язык!»
- Но почему-то, не знаю,
- Смущенно сказал невпопад:
- «Да… Да…
- Я сейчас вспоминаю…
- Садитесь.
- Я очень рад.
- Я вам прочитаю немного
- Стихи
- Про кабацкую Русь…
- Отделано четко и строго.
- По чувству – цыганская грусть».
- «Сергей!
- Вы такой нехороший.
- Мне жалко,
- Обидно мне,
- Что пьяные ваши дебоши
- Известны по всей стране.
- Скажите:
- Что с вами случилось?»
- «Не знаю».
- «Кому же знать?»
- «Наверно, в осеннюю сырость
- Меня родила моя мать».
- «Шутник вы…»
- «Вы тоже, Анна».
- «Кого-нибудь любите?»
- «Нет».
- «Тогда еще более странно
- Губить себя с этих лет:
- Пред вами такая дорога…»
- Сгущалась, туманилась даль…
- Не знаю, зачем я трогал
- Перчатки ее и шаль.
- .
- Луна хохотала, как клоун.
- И в сердце хоть прежнего нет,
- По-странному был я полон
- Наплывом шестнадцати лет.
- Расстались мы с ней на рассвете
- С загадкой движений и глаз…
- Есть что-то прекрасное в лете,
- А с летом прекрасное в нас.
* * *
- Мой мельник…
- Ох, этот мельник!
- С ума меня сводит он.
- Устроил волынку, бездельник,
- И бегает, как почтальон.
- Сегодня опять с запиской,
- Как будто бы кто-то влюблен:
- «Придите.
- Вы самый близкий.
- С любовью
- Оглоблин Прон».
- Иду.
- Прихожу в Криушу.
- Оглоблин стоит у ворот
- И спьяну в печенки и в душу
- Костит обнищалый народ.
- «Эй, вы!
- Тараканье отродье!
- Все к Снегиной!..
- Р-раз и квас!
- Даешь, мол, твои угодья
- Без всякого выкупа с нас!»
- И тут же, меня завидя,
- Снижая сварливую прыть,
- Сказал в неподдельной обиде:
- «Крестьян еще нужно варить».
- «Зачем ты позвал меня, Проша?»
- «Конечно, ни жать, ни косить.
- Сейчас я достану лошадь
- И к Снегиной… вместе…
- Просить…»
- И вот запрягли нам клячу.
- В оглоблях мосластая шкеть —
- Таких отдают с придачей,
- Чтоб только самим не иметь.
- Мы ехали мелким шагом,
- И путь нас смешил и злил:
- В подъемах по всем оврагам
- Телегу мы сами везли.
- Приехали.
- Дом с мезонином
- Немного присел на фасад.
- Волнующе пахнет жасмином
- Плетневый его палисад.
- Слезаем.
- Подходим к террасе
- И, пыль отряхая с плеч,
- О чьем-то последнем часе
- Из горницы слышим речь:
- «Рыдай – не рыдай, – не помога…
- Теперь он холодный труп…
- Там кто-то стучит у порога.
- Припудрись…
- Пойду отопру…»
- Дебелая грустная дама
- Откинула добрый засов.
- И Прон мой ей брякнул прямо
- Про землю,
- Без всяких слов.
- «Отдай!.. —
- Повторял он глухо. —
- Не ноги ж тебе целовать!»
- Как будто без мысли и слуха
- Она принимала слова.
- Потом в разговорную очередь
- Спросила меня
- Сквозь жуть:
- «А вы, вероятно, к дочери?
- Присядьте…
- Сейчас доложу…»
- Теперь я отчетливо помню
- Тех дней роковое кольцо.
- Но было совсем не легко мне
- Увидеть ее лицо.
- Я понял —
- Случилось горе,
- И молча хотел помочь.
- «Убили… Убили Борю…
- Оставьте!
- Уйдите прочь!
- Вы – жалкий и низкий трусишка.
- Он умер…
- А вы вот здесь…»
- Нет, это уж было слишком.
- Не всякий рожден перенесть.
- Как язвы, стыдясь оплеухи,
- Я Прону ответил так:
- «Сегодня они не в духе…
- Поедем-ка, Прон, в кабак…»
4
- Все лето провел я в охоте.
- Забыл ее имя и лик.
- Обиду мою
- На болоте
- Оплакал рыдальщик-кулик.
- Бедна наша родина кроткая
- В древесную цветень и сочь,
- И лето такое короткое,
- Как майская теплая ночь.
- Заря холодней и багровей.
- Туман припадает ниц.
- Уже в облетевшей дуброве
- Разносится звон синиц.
- Мой мельник вовсю улыбается,
- Какая-то веселость в нем.
- «Теперь мы, Сергуха, по зайцам
- За милую душу пальнем!»
- Я рад и охоте…
- Коль нечем
- Развеять тоску и сон.
- Сегодня ко мне под вечер,
- Как месяц, вкатился Прон.
- «Дружище!
- С великим счастьем!
- Настал ожидаемый час!
- Приветствую с новой властью!
- Теперь мы всех р-раз – и квас!
- Без всякого выкупа с лета
- Мы пашни берем и леса.
- В России теперь Советы
- И Ленин – старшой комиссар.
- Дружище!
- Вот это номер!
- Вот это почин так почин.
- Я с радости чуть не помер,
- А брат мой в штаны намочил.
- Едри ж твою в бабушку плюнуть!
- Гляди, голубарь, веселей!
- Я первый сейчас же коммуну
- Устрою в своем селе».
- У Прона был брат Лабутя,
- Мужик – что твой пятый туз:
- При всякой опасной минуте
- Хвальбишка и дьявольский трус.
- Таких вы, конечно, видали.
- Их рок болтовней наградил.
- Носил он две белых медали
- С японской войны на груди.
- И голосом хриплым и пьяным
- Тянул, заходя в кабак:
- «Прославленному под Ляояном
- Ссудите на четвертак…»
- Потом, насосавшись до дури,
- Взволнованно и горячо
- О сдавшемся Порт-Артуре
- Соседу слезил на плечо.
- «Голубчик! —
- Кричал он. —
- Петя!
- Мне больно… Не думай, что пьян.
- Отвагу мою на свете
- Лишь знает один Ляоян».
- Такие всегда на примете.
- Живут, не мозоля рук.
- И вот он, конечно, в Совете,
- Медали запрятал в сундук.
- Но с тою же важной осанкой,
- Как некий седой ветеран,
- Хрипел под сивушной банкой
- Про Нерчинск и Турухан:
- «Да, братец!
- Мы горе видали,
- Но нас не запугивал страх…»
- .
- Медали, медали, медали
- Звенели в его словах.
- Он Прону вытягивал нервы,
- И Прон материл не судом.
- Но все ж тот поехал первый
- Описывать снегинский дом.
- В захвате всегда есть скорость:
- – Даешь! Разберем потом!
- Весь хутор забрали в волость
- С хозяйками и со скотом.
- А мельник…
- .
- Мой старый мельник
- Хозяек привез к себе,
- Заставил меня, бездельник,
- В чужой ковыряться судьбе.
- И снова нахлынуло что-то…
- Тогда я всю ночь напролет
- Смотрел на скривленный заботой
- Красивый и чувственный рот.
- Я помню —
- Она говорила:
- «Простите… Была не права…
- Я мужа безумно любила.
- Как вспомню… болит голова…
- Но вас
- Оскорбила случайно…
- Жестокость была мой суд…
- Была в том печальная тайна,
- Что страстью преступной зовут.
- Конечно,
- До этой осени
- Я знала б счастливую быль…
- Потом бы меня вы бросили,
- Как выпитую бутыль…
- Поэтому было не надо…
- Ни встреч… ни вобще продолжать…
- Тем более с старыми взглядами
- Могла я обидеть мать».
- Но я перевел на другое,
- Уставясь в ее глаза,
- И тело ее тугое
- Немного качнулось назад.
- «Скажите,
- Вам больно, Анна,
- За ваш хуторской разор?»
- Но как-то печально и странно
- Она опустила свой взор.
- .
- «Смотрите…
- Уже светает.
- Заря как пожар на снегу…
- Мне что-то напоминает…
- Но что?..
- Я понять не могу…
- Ах!.. Да…
- Это было в детстве…
- Другой… Не осенний рассвет…
- Мы с вами сидели вместе…
- Нам по шестнадцать лет…»
- Потом, оглядев меня нежно
- И лебедя выгнув рукой,
- Сказала как будто небрежно:
- «Ну, ладно…
- Пора на покой…»
- .
- Под вечер они уехали.
- Куда?
- Я не знаю куда.
- В равнине, проложенной вехами,
- Дорогу найдешь без труда.
- Не помню тогдашних событий,
- Не знаю, что сделал Прон.
- Я быстро умчался в Питер
- Развеять тоску и сон.
5
- Суровые, грозные годы!
- Ну разве всего описать?
- Слыхали дворцовые своды
- Солдатскую крепкую «мать».
- Эх, удаль!
- Цветение в далях!
- Недаром чумазый сброд
- Играл по дворам на роялях
- Коровам тамбовский фокстрот.
- За хлеб, за овес, за картошку
- Мужик залучил граммофон, —
- Слюнявя козлиную ножку,
- Танго себе слушает он.
- Сжимая от прибыли руки,
- Ругаясь на всякий налог,
- Он мыслит до дури о штуке,
- Катающейся между ног.
- Шли годы
- Размашисто, пылко…
- Удел хлебороба гас.
- Немало попрело в бутылках
- «Керенок» и «ходей» у нас.
- Фефела! Кормилец! Касатик!
- Владелец землей и скотом,
- За пару измызганных «катек»
- Он даст себя выдрать кнутом.
- Ну, ладно.
- Довольно стонов!
- Не нужно насмешек и слов!
- Сегодня про участь Прона
- Мне мельник прислал письмо:
- «Сергуха! За милую душу!
- Привет тебе, братец! Привет!
- Ты что-то опять в Криушу
- Не кажешься целых шесть лет!
- Утешь!
- Соберись, на милость!
- Прижваривай по весне!
- У нас здесь такое случилось,
- Чего не расскажешь в письме.
- Теперь стал спокой в народе,
- И буря пришла в угомон.
- Узнай, что в двадцатом годе
- Расстрелян Оглоблин Прон.
- Расея…
- Дуровая зыкь она.
- Хошь верь, хошь не верь ушам —
- Однажды отряд Деникина
- Нагрянул на криушан.
- Вот тут и пошла потеха…
- С потехи такой – околеть.
- Со скрежетом и со смехом
- Гульнула казацкая плеть.
- Тогда вот и чикнули Проню,
- Лабутя ж в солому залез
- И вылез,
- Лишь только кони
- Казацкие скрылись в лес.
- Теперь он по пьяной морде
- Еще не устал голосить:
- «Мне нужно бы красный орден
- За храбрость мою носить».
- Совсем прокатились тучи…
- И хоть мы живем не в раю,
- Ты все ж приезжай, голубчик,
- Утешить судьбину мою…»
* * *
- И вот я опять в дороге.
- Ночная июньская хмарь.
- Бегут говорливые дроги
- Ни шатко ни валко, как встарь.
- Дорога довольно хорошая,
- Равнинная тихая звень.
- Луна золотою порошею
- Осыпала даль деревень.
- Мелькают часовни, колодцы,
- Околицы и плетни.
- И сердце по-старому бьется,
- Как билось в далекие дни.
- Я снова на мельнице…
- Ельник
- Усыпан свечьми светляков.
- По-старому старый мельник
- Не может связать двух слов:
- «Голубчик! Вот радость! Сергуха!
- Озяб, чай? Поди, продрог?
- Да ставь ты скорее, старуха,
- На стол самовар и пирог.
- Сергунь! Золотой! Послушай!
- .
- И ты уж старик по годам…
- Сейчас я за милую душу
- Подарок тебе передам».
- «Подарок?»
- «Нет…
- Просто письмишко.
- Да ты не спеши, голубок!
- Почти что два месяца с лишком
- Я с почты его приволок».
- Вскрываю… читаю… Конечно!
- Откуда же больше ждать!
- И почерк такой беспечный,
- И лондонская печать.
- «Вы живы?.. Я очень рада…
- Я тоже, как вы, жива.
- Так часто мне снится ограда,
- Калитка и ваши слова.
- Теперь я от вас далёко…
- В России теперь апрель.
- И синею заволокой
- Покрыта береза и ель.
- Сейчас вот, когда бумаге
- Вверяю я грусть моих слов,
- Вы с мельником, может, на тяге
- Подслушиваете тетеревов.
- Я часто хожу на пристань
- И, то ли на радость, то ль в страх,
- Гляжу средь судов все пристальней
- На красный советский флаг.
- Теперь там достигли силы.
- Дорога моя ясна…
- Но вы мне по-прежнему милы,
- Как родина и как весна».
- .
- Письмо как письмо.
- Беспричинно.
- Я в жисть бы таких не писал.
- По-прежнему с шубой овчинной
- Иду я на свой сеновал.
- Иду я разросшимся садом,
- Лицо задевает сирень.
- Так мил моим вспыхнувшим взглядам
- Погорбившийся плетень.
- Когда-то у той вон калитки
- Мне было шестнадцать лет.
- И девушка в белой накидке
- Сказала мне ласково: «Нет!»
- Далекие милые были!..
- Тот образ во мне не угас.
- Мы все в эти годы любили,
- Но, значит,
- Любили и нас.
Январь 1925