Последние отзывы

  39  

Идут «КамАЗы», и на козырьках крупными буквами: Кострома, Дубна, Ленинград, Набережные Челны… Или: «Хочу в Алма-Ату!» Ленинградец находил ленинградца, костромич – костромича… Обнимались, как братья. И в Союзе мы как братья. Ну кто ещё молодой может сегодня идти по улице с костылём и новеньким орденом? Только свой. Мой брат… Наш брат… Обнимаемся, другой раз только на скамейке посидим и выкурим по сигарете, а кажется, говорили весь день. У нас у всех дистрофия… Там это было несоответствие веса росту… Здесь – несоответствие чувств возможности вылиться, выплеснуться в словах, в деле…

Ехали мы уже из аэропорта в гостиницу. Первые часы дома. Молчим, притихли. В один миг у всех нервы не выдержали и разом выдохнули водителю:

– Колея! Колея! Держи колею!..

Потом – хохот. Потом – счастье: да мы же в Союзе! Можем по обочине ехать… По колее… По всей земле… Пьянеешь от этой мысли…

Через несколько дней обнаружили:

– Ребята!!! Мы все сутулые…

Не могли ходить прямо, разучились. Я себя полгода на ночь к кровати привязывал, чтобы распрямиться.

Встреча в Доме офицеров. Вопросы: «Расскажите о романтике службы в Афганистане», «Убивали ли вы лично? „. Особенно девочкам нравятся кровожадные вопросы. Жизнь вокруг серенькая, щекочут себе нервы. Но ведь ни у кого не повернётся язык завести разговор о романтике Великой Отечественной войны? Там была разница возрастов – воевали сыновья, отцы и деды. А тут – одни мальчики. Слепые и восторженные. Насмотрелся, как им всего хотелось попробовать. Попробовать убить. Страх попробовать. Гашиш. Один попробует – летает, а у другого – «шубняк“: куст становится деревом, камень бугром, идёт и в два раза выше ноги поднимает. Ему ещё страшнее.

Был и такой вопрос: «А вы могли не поехать в Афганистан?» Я? Я… У нас отказался лишь один, командир батареи майор Бондаренко:

– Родину пойду защищать. В Афганистан не поеду.

Первое, что с ним сделали: суд офицерской чести – исключить за трусость! Пройти через это мужскому самолюбию? Петля – на шею, пистолет – к виску. Второе – понизили в должности, как мы говорим, рассыпали звезду: из майора стал капитаном. И – в стройбат. Через это пройти? Выгнали из партии. И через это? Выгнали из армии. И через это? Военная косточка, тридцать лет в армии.

– Что ты можешь? – спрашивают у офицера.

– Могу командовать ротой. Могу командовать взводом или батареей.

– Что ещё можешь?

– Могу копать.

– Что ещё?

– Могу не копать…

И через это пройти?

…На таможне у меня размагнитили кассеты с концертом Розенбаума.

– Что вы, ребята, делаете?

– А у нас, – показывают мне, – есть список, что можно везти, а что нет.

Приехал в Смоленск: из окошек всех студенческих общежитий несётся Розенбаум…

А сейчас – надо рэкетов напугать, приходит милиция:

– Давайте, ребятки, помогите…

Неформалов разогнать:

– Позовём «афганцев»…

Дескать, «афганец» – это машина-убийца, ему все нипочём: крепкие кулаки, слабая голова. Все боятся. Все не любят.

Когда у вас болит рука, вы не отсекаете себе руку. Вы её нянчите, чтобы вылечить. Вы её лечите.

Почему мы собираемся? Спасаемся вместе. Но домой возвращаешься один…»

Майор, пропагандист артполка

«Каждую ночь видишь один и тот же сон, все прокручивается заново. Все стреляют, и ты стреляешь… Все бегут, и ты бежишь… Падаешь, просыпаешься… На больничной койке… Рывком сбрасываешь себя с кровати, чтобы выйти в коридор покурить. И тут вспоминаешь: ног нет… Тут возвращаешься в действительность…

Я не хочу слышать о политической ошибке! Не хочу знать! Если это ошибка, тогда верните мне мои ноги…

Вы вынимали когда-нибудь из кармана убитого письма: «Дорогая…», «Дорогие…», «Любимая…»? Вы видели солдата, простреленного одновременно кремнёвой пищалью и китайским автоматом?..

Нас туда послали, мы выполняли приказ. В армии ты сначала должен выполнить приказ, а потом можешь его обжаловать. Тебе сказали: вперёд! Значит, вперёд. А нет – партбилет отдай. Звание отдай. Присягу давал?! Давал. Поздно пить боржоми, когда почки отказали. «Мы вас не посылали туда». А кто посылал?

Там у меня был друг. Я уходил в бой, он со мной прощался. Я приходил, он обнимал меня – живой! Такого друга у меня здесь не будет…

На улицу редко выхожу… Стесняюсь…

Вы когда-нибудь пристёгивали наши протезы? На них ходишь и боишься шею сломать. Говорят, в других странах «протезники» на горных лыжах катаются, играют в теннис, танцуют. Купите их на валюту вместо французской косметики… Вместо кубинского сахара… Марокканских апельсинов…

  39