Особенно,... 
112 
— Продолжайте работать как работали! — выслушав меня, говорит Строкач.
— Упразднять мины и борьбу с помощью мин никто не собирается. Эту борьбу мы и в плане предусмотрим. Слова Строкача и решительный тон, каким они сказаны, воодушевляют. В ожидании ответа на запрос в Главное управление военных сообщений вновь с головой ухожу в привычные дела. Очень помогает в те дни помощник уполномоченного ГКО по науке Степан Афанасьевич Балезин. Он делает все, чтобы просьбы и заявки технического отдела УШПД выполнялись в кратчайшие сроки, и уже настолько вник в тактику партизанской борьбы, в методы выполнения некоторых диверсионных задач, что даже уточняет наши заявки и сам вносит предложения по созданию и совершенствованию имеющейся техники. А в канун Первомая требуют первоочередного внимания прибывшие с Кавказа отряды расформированной ВОШОН. Командовавший отрядами капитан Чепак появился у меня в самом начале рабочего дня. Московское небо хмурилось, на газонах Тверского бульвара, на жухлой, грязной прошлогодней траве еще лежали кое-где тощие, ноздреватые лепешки серого снега, стволы и сучья лип после ночной мороси казались особенно черными, унылыми, а Чепак выглядел курортником: лицо загорелое, брови выгорели. Капитан доложил, что эшелоны с отрядами двигались медленно: пропускали встречные составы с войсками и техникой, несколько раз попадали под бомбежки. Я представил капитана Чепака генералу Строкачу и Дрожжину, Решили, что капитан возглавит школу особого назначения Украинского штаба партизанского движения, а личный состав отрядов бывшей ВОШОН частично вольется в новую школу, частично же будет направлен в партизанские отряды и соединения для обучения партизан обращению с новой техникой, для укрепления диверсионных служб. Решение ЦК КП Испании Предполагалось, что находившиеся в школе испанские товарищи тоже продолжат службу в формированиях Украинского штаба, хотя Строкач и посчитал необходимым согласовать это с Коминтерном.
— Поезжайте туда с Леонидом Петровичем, — приказал Строкач, — договоритесь. После майских праздников, когда погода расщедрилась, подарила Москве солнце и фисташковую зелень только-только лопнувших почек, мы с Леонидом Петровичем Дрожжиным, начальником отдела кадров штаба, поехали в Коминтерн. Принял нас товарищ Димитров. Он узнал меня, беседа пошла доверительная, дружеская. Мы рассказали об операциях диверсантов на Кавказе, о борьбе украинских партизан, а Димитров — о болгарских партизанах и подпольщиках, которые в тяжелейших условиях, теряя замечательных людей, ни на минуту не прекращают борьбу с фашизмом. Заговорили об испанских товарищах. Димитров сообщил, что несколько бывших испанских республиканских летчиков встретились в Москве со сражавшимся в Испании прославленным летчиком А. С. Осипенко, командующим авиацией ПВО. Осипенко решил взять испанских пилотов к себе. И они оправдали его надежды, принимая участие в отражении налетов фашистской авиации.
— Центральный Комитет Коммунистической партии Испании обратил внимание на этот факт, — сказал Димитров, — и считает необходимым использовать испанских воинов-добровольцев либо по их прямой специальности, либо готовить к предстоящей борьбе в Испании. Я тоже думаю, что так будет правильней. Да, пожалуй, это было правильней. Но мысль о предстоящем расставании с воинами-испанцами, с этими беззаветно мужественными, бесконечно скромными людьми, казалась невыносимо горькой. Испанцы были первыми и самыми многочисленными иностранцами, сражавшимися в отрядах советских партизан, первыми иностранцами в Красной Армии. Мы переживали вместе и трагедии поражений, и радости побед. Где бы ни пролегал путь — под Хаеном или Таганрогом, под Уэской или Харьковом, под Кордовой или Калинином, — всюду мы шагали плечом к плечу, бесконечно веря соседу… Димитров заметил мое состояние.
— Вы продолжите борьбу по одну сторону фронта! — сказал он. — А силы на войне надо использовать с максимальной пользой! На этом и закончилась беседа. Вскоре всех испанских воинов-добровольцев зачислили в кадры Красной Армии. С ветеранами партизанской войны мы простились отдельно. Обнимались до хруста в плечах, понимая, что расстаемся надолго, если не навсегда. Лишь один из ветеранов, Рамилес, доказал в испанском ЦК, что стал опытным минером-подрывником, возвратился ко мне и вскоре улетел в тыл врага, в соединение Николая Никитовича Попудренко, стал его заместителем по диверсиям… Накануне Курской дуги Вскоре после встречи с Димитровым мне пришлось вылететь в командировку на Воронежский и Центральный фронты. Там готовились, измотав противника в оборонительном сражении на Курской дуге, перейти в решительное наступление. Партизанам же и гвардейским минерам обоих фронтов предстояло до начала активных боевых действий нанести чувствительные удары по, железным дорогам Белгород — Харьков и Белгород — Сумы, применить мины замедленного действия на основных шоссейных дорогах в тылу врага. Я провел беседы с работниками штабов инженерных войск Воронежского и Центрального фронтов, а также с офицерами батальонов гвардейских минеров, поделился опытом применения МЗД и секретами тактики небольших групп минеров, направляемых во вражеский тыл. Упоминаю об этом, чтобы подчеркнуть: начиная с весны сорок третьего года, особенно в период подготовки к Курской битве, инженерные мины стали использоваться уже не только как оборонительные, но и как наступательное оружие. А в Москве ожидало новое спешное задание; ознакомить с новинками минноподрывной техники находившихся на излечении и вновь улетающих во вражеский тыл секретарей ряда обкомов, партизанских командиров и членов так называемых "организаторских групп", посылаемых УШПД главным образом в районы Правобережной Украины для создания новых подпольных групп и новых партизанских формирований. По-разному отнеслись к этим занятиям партизанские командиры. Герой Советского Союза В. М. Яремчук, имевший на счету двенадцать пущенных под откос поездов врага, посмеивался:
112 
