18 
Когда Лайзе было пять-шесть лет, я частенько водила ее гулять в рощу неподалеку от Сотлея, оттирая матушку Джаспера и тугодумку-гувернантку. Она забавляла и удивляла меня: загадочная маленькая незнакомка, живущая вне этики и знания, не ведающая ни о прошлом, ни о будущем, свободная от всего, в благодати Божьей. Мне хотелось знать, каково это. Я выспрашивала ее со всем коварством, со всеми софистическими ухищрениями, чувствуя за своей спиной поддержку Фрейда и Юнга и веками копившееся знание о восприятии и суждении. А она ускользала от меня, по-прежнему непроницаемая со множеством искусных уверток, с азиатской премудростью, с постоянной готовностью к маскировке.
Клаудия и Лайза бредут по ковру из пролески, ветреницы и лиственного перегноя. В одной — пять футов восемь дюймов, в другой — три и семь; одной сорок четыре, другой шесть. Кроны оглашает пение птиц. Впереди трусит старый лабрадор и обнюхивает мухоморы. Солнечные монетки россыпью падают сквозь листву на сучья, и ноги, и спину бегущей перед ними собаки. Клаудия тихонько напевает что-то себе под нос, Лайза время от времени присаживается на корточки и тоненькими, проворными пальчиками достает из-под листьев какую-нибудь мелочь.
— Что это? — строго спрашивает Клаудия.
— Не знаю, — отвечает Лайза.
Клаудия нагибается и смотрит:
— Это мокрица.
— У нее есть ножки, — говорит Лайза.
— Да, — подтверждает Клаудия, слегка передернув плечами, — много ножек. Не сжимай ее так. Ты делаешь ей больно.
— А она не хочет, чтобы я сделала ей больно?
— Ну… — Клаудия хмурится, старательно подбирает слова, — тебе же не хотелось бы, чтобы другие люди сделали тебе больно?
Лайза смотрит на Клаудию безо всякого выражения и роняет мокрицу на землю:
— У тебя смешные глаза.
Клаудия, чьи глаза удостаивались более лестных комплиментов, утрачивает свое благодушие и смотрит на дочь с удивлением.
— В них черные дырочки, — продолжает Лайза.
— А… — говорит Клаудия, — это зрачки. У тебя они тоже есть.
— Нет, у меня нет, — отвечает Лайза со смешком. Она идет прямо перед Клаудией, так что той надо умерять шаг, чтобы не упасть. У Клаудии вдруг испортилось настроение — отчасти от того, что ей приходится семенить, но и по какой-то другой, непонятной ей самой причине. Она перестает напевать и задумывается. Наконец, она говорит:
— Помнишь, как я водила тебя на пляж и ты плавала?
— Нет, — сразу же отвечает Лайза.
— Ну конечно помнишь, — сердится Клаудия. — Я еще купила тебе желтый надувной круг. И лопатку. Это было месяц назад.
— Это было давным-давно. Ну, не так, чтобы совсем-совсем давно, — говорит Лайза.
— Ну вот! Ты же помнишь.
Лайза молчит. Она поворачивается к Клаудии, и та видит, что она забавно скосила глаза.
— Не делай так. А то глаза останутся косыми.
— Я строю рожу.
— Оно и видно. Это не очень-то красиво.
Пронзительно поет малиновка. Вокруг шумит, колышется и качается лес. Теплый летний ветерок обвевает их лица и руки. Собака испражняется на мох. Лайза внимательно смотрит и не говорит ни слова. Клаудия садится на упавшее дерево.
— Почему ты села? — спрашивает Лайза.
— У меня ноги устали.
Лайза трет свою лодыжку:
— А у меня нет.
— Может, это оттого, что они короче.
Лайза вытягивает свою ногу и внимательно на нее смотрит. Клаудия тоже смотрит. Собака лежит на траве, положив нос на лапы. Лайза говорит:
— У Рекса тоже короткие ноги. И у него ног больше.
— Раз так, — замечает Клаудия, — он, наверное, больше устал. Как думаешь?
— Я не знаю, — быстро отвечает Лайза, — а ты как думаешь?
— Я тоже не знаю. Я хотела услышать твое мнение.
Лайза занята тем, что обрывает головки лютиков и собирает их в горсть. Она не обращает внимания на Клаудию, которая достает сигарету и закуривает. Дым сигареты вьется в снопах солнечного света и повисает затейливой прозрачной дымкой. Лайза поднимается на ноги и, разрывая дымную завесу, подходит к собаке, высыпает цветы ей на голову. Пес и ухом не ведет. Лайза приседает и что-то тихонько ему говорит.
— Что ты сказала Рексу? — спрашивает Клаудия.
— Ничего, — не поворачивая головы, отвечает ее дочь.
Деревья напевают песни. А еще они шипят и свищут, и их стволы глазеют сквозь листву. У них большие жуткие глаза, и смотреть в них нельзя, а не то оттуда выскочит какое-нибудь чудовище и утащит тебя — призрак, или ведьма, или старик, вроде того, который подметает улицу напротив дома Клаудии в Лондоне. Если только она успеет сосчитать до десяти раньше, чем дойдет до этого дерева, которое шикает и бормочет и смотрит на нее, если только она успеет и не собьется, тогда с ней ничего не случится, и страшные глаза исчезнут; ну вот, она успела, и глаза больше на нее не смотрят.
18 
