Особенно,... 
71 
* * *
Об убийстве второго в течение суток арестанта начальнику тюрьмы сообщили вскоре после обеда. Капитан побагровел и, не дослушав рапорт дежурного офицера до конца, стремительно вышел из кабинета. Пробежал через двор, окинул испуганно замершего часового у входа гневным взглядом и взлетел по лестнице на второй этаж. Сделал сержанту знак, чтобы он открыл камеру, и ворвался в мгновенно открытую дубовую дверь. Насмерть перепуганные арестанты жались к стенам, а в центре лежал труп здоровенного хунгуза.
Начальник тюрьмы яростно рыкнул и склонился над телом. Горло хунгуза было аккуратно надрезано, но ни на груди, ни на руках трупа никаких пятен крови не просматривалось – так, словно умерший даже не боролся за свою жизнь. Капитан разогнулся, обвел арестантов гневным взглядом и обомлел. Серые стены камеры над их головами были густо окроплены бурой кровью.
– Кто?! – процедил сквозь зубы начальник тюрьмы. – Ну!!! Говорите! Кто это сделал?
Арестанты, все как один, потупили взгляды. Они явно собирались молчать.
– Всех во двор! – повернулся капитан к замершей в дверях охране. – Босиком! Нет – вообще без одежды! Поставить у стены – на сутки! На двое! На трое! Будут стоять, пока не скажут.
* * *
Арестантов из камеры номер четыре тут же выгнали под ледяной декабрьский дождь и приказали раздеться. И впервые за много-много лет начальник тюрьмы не услышал в ответ ни ропота, ни просьб. Хунгузы и воры, крестьяне и невольные убийцы медленно, словно замороженные, начали стягивать с себя куртки и брюки, рубахи, сандалии и сапоги. А когда все разделись и покорно замерли у стены, начальник тюрьмы растерянно моргнул: у одного, того самого новичка, между ног ничего не было… Вообще ничего!
– Великое небо! – пробормотал капитан и вдруг отчетливо вспомнил показания арестантов о том, что монгол оборачивался женщиной, и тут же – как он вроде бы превращался в волка… – Ты! – мгновенно охрипшим от волнения голосом выдавил начальник тюрьмы и ткнул пальцем в Курбана. – Подойди сюда!
Тот медленно тронулся, прошел полтора десятка шагов и замер, а капитан зачарованно смотрел на то место, где обязательно должно было хоть что-нибудь быть, и не знал, что сказать. Нет, он был образованным человеком и не верил в эти сказки о перемене пола и оборотнях. Скорее уж сами арестанты опять передрались между собой за право уложить на свою подстилку эту полуженщину-полумужчину. И все равно капитану было не по себе.
– Кто это тебе все отрезал? – наконец-то сумел произнести он. – Или ты и родился таким?
Монгол глянул куда-то поверх его головы и болезненно скривился.
– Что с тобой, Мечит? Чем я тебе не угодил?
– Я тебя спрашиваю, что это такое?! – рассвирепел капитан.
Монгол перевел на него тревожный, блуждающий взгляд.
– Это божественная Мечит, ваше превосходительство. Ей плохо. Очень плохо… А я не знаю почему.
Капитан стиснул зубы, поднял руку для удара и тут же понял, что у этого монгола наверняка не все в порядке с головой. Да и имперский агент Кан Ся многократно говорил ему об особой важности этого преступника. И тогда капитан вздохнул, неловко опустил руку и повернулся к дежурному офицеру.
– Отправьте его в изолятор и вызовите врача. Пусть осмотрит этого… евнуха.
– А остальные?
Капитан обвел взглядом замерших у стены голых преступников и равнодушно махнул рукой.
– Пусть постоят. Меньше покрывать друг друга будут.
* * *
Мечит окончательно исчезла ровно в тот момент, когда Курбан переступил порог изолятора. Он судорожно огляделся в поисках ее сморщенного черного лица и обомлел. Из отделяющей изолятор от соседней камеры кирпичной стены выступала массивная каменная морда морского дракона Mapмара.
– Великая Мать! – охнул Курбан и подошел ближе.
Это была очень старая, определенно сделанная еще до падения Уч-Курбустана работа. Более того, едва Курбан коснулся толстой, по-собачьи раздвоенной верхней губы дракона, стало ясно – это не светское изображение. Он вспомнил, как выглядела его первая камера, мысленно осмотрел квадратный двор тюрьмы, и по его лбу сбежала крупная капля холодного пота.
Сомнений не оставалось: тюрьма стояла на месте храма Великого Морского Дракона, последних защитников и жрецов которого воины Ахура-Мазды сбросили в море еще до основания Уч-Курбустана.
– Так вот почему бедной Мечит было так плохо… – всхлипнул Курбан, и по всему его телу тут же пронесся ледяной вихрь ужаса. – Великая Мать! А кому же я принес жертву?! Кого я пробудил к жизни?!! Дракон посмотрел на него яростными и живыми, как тысячи лет назад, глазами и ничего не сказал.
71 
