Особенно,... 
70 
— Может быть, его с места трогать нельзя… — врач наклонился к смотрителю.
В это время охранник подозвал к себе Марукина:
— Юрий Аркадьич… я переживаю… может быть, это я чего в той передачке не доглядел?
— Молчите, Вася! Молчите про передачку! А то полетит ваша голова! — прошипел Марукин.
— Странно, — сказал врач. — Внешние проявления нехорошие, а давление и пульс в норме. Правда, я встречался со случаями… Это может быть как исключение из общих правил протекания болезни, так и убедительная симуляция.
— Не похож он на симулянта, — хмыкнул Марукин.
— А как вы это определяете? — врач усмехнулся.
— Ну, не знаю…
— Вот и я не знаю. Вернее, знаю вот что. Инъекция с глюкозой ему не помешает. Только поддержит.
И риска никакого, — врач взял шприц, набрал лекарство и наклонился над смотрителем, — посмотрим на естественные реакции.
Марукин наблюдал за этим, вытянув шею и затаив дыхание. Врач ввел лекарство в предплечье смотрителя, у того не дрогнул ни один мускул на лице.
— Такой силы воли не бывает. Он не чувствует укола, — констатировал врач и поднялся с колен. Отойдя от лежащего смотрителя, он снял с себя очки и обратился к Марукину:
— Кажется, вы правы. Его действительно лучше перевести в изолятор.
— Ну, что я говорил! — Марукин повернулся к охраннику: — Живенько, живенько, зови помощников, давайте носилки…
Охранник вышел из камеры и в дверях столкнулся со следователем, который воскликнул:
— Что здесь происходит?
— Вот, Родю плохо… — пояснил Марукин.
— Собираемся в изолятор перенести… — добавил врач.
Следователь скомандовал:
— Отменяю изолятор! Тащите его ко мне в кабинет — там ему быстро полегчает!
Разъяренный следователь буквально за шиворот затащил смотрителя, который охал, стонал, но шел на заплетающихся ногах. За ними следом вбежал Марукин. Следователь гремел:
— Что, симулянт несчастный, цирковое представление решил здесь устроить? Мало было прошлых выходок?
— Может, все-таки в изолятор? — робко настаивал Марукин.
— Перебьется! Я сам его вылечу! — следователь обернулся к вбежавшему охраннику: — Наденьте на него наручники!
Марукин удивленно наблюдал за происходящим:
— В чем дело, Григорий Тимофеевич? Чего вы так на него разозлились?
— Потому что я сейчас его к стенке прижму. Уже фактами!
Смотритель открыл глаз и произнес слабым голосом:
— Какими фактами, гражданин начальник?
— Неопровержимыми. Нашел я твой тайничок, Михаил Макарыч. Й рюкзачок в том тайничке тоже нашел…
Смотритель выпрямился на стуле:
— Врешь. На понт берешь!
— Вот тебе и полегчало, — язвительно заметил следователь.
* * *
Леша занимался в комнате последними приготовлениями: везде лежали лепестки роз, горела свеча, Леша отрыл бутылку красного вина и налил по нескольку капель в два бокала, стоящие на подносе. Услышав звук приближающихся шагов, Леша, не глядя, отозвался:
— Это ты, любимая?
Он обернулся, и на его лице отразились недоумение и обида, потому что он увидел незваную гостью — Катю.
Катя широко улыбалась.
— Катя, ты? Что ты здесь делаешь? — спросил Алеша.
Катя, как ни в чем не бывало, поздоровалась:
— Добрый день, Алешенька.
— Что тебе здесь надо? И… как ты вошла? — продолжал Леша.
— Ты сам оставил дверь открытой… Не заметил…
— Да, это я сам. Но я… Я жду Машу!
— Догадываюсь, что не меня. Но не беспокойся. Я на минутку! — заверила Катя.
Леша смотрел прямо на нее:
— Кости нет дома.
— Я заметила. Одну минуту, я хочу поговорить с тобой.
— Нет, только не сегодня, не сейчас, Катя, — взмолился Леша. — Я уже сказал: я жду Машу. Поэтому ни минуты, ни полминуты для разговоров с тобой у меня нет!
Леша попытался потеснить Катю к выходу, она остановилась в дверях.
— Не очень-то ты вежлив, Алешенька. А еще хотел, чтобы мы с Машей подружились.
— Наверное, я был неправ. Я поторопился. Катя поспешно заговорила:
— Что ты! Очень даже прав! Это я чувствую себя такой грубой, бестактной… но я… раскаиваюсь!
Леша в этот момент был готов поверить чему угодно, и Катя, пользуясь минутным сомнением Алеши, снова прошла в глубь комнаты, взяла в руки бутылку с красным вином и, глядя на этикетку, воскликнула:
— Ой, отлично. Я думаю, Маше понравится.
— Да, но… Ты должна уйти.
— Уйду, уйду, не беспокойся! Не стану же я вам мешать, в самом деле!
70 
