Ближе к вечеру Дайана несколько развеялась. Утром, перед тем как уехать на работу, Росс, как обычно, поцеловал ее и сказал, что было бы чудесно провести этот уик-энд как своеобразный медовый месяц. Так славно было бы, добавил он, ведь они будут одни, совсем одни…
Приближалось время его возвращения. В гостиной царил романтический полумрак. Горели свечи. Сервировка стола была продумана до мельчайших деталей. Дайана приготовила его любимое блюдо – ростбиф по-луизиански. Сначала мясо мариновалось в сухом вине, потом запекалось с травами и специями, а на гарнир подавался припущенный на пару дикий рис, зернышко к зернышку. Кушанье нужно было в меру поперчить, хотя, как правило, пожар во рту полагалось тушить охлажденным белым вином. В ведерке со льдом давно уже мерзла бутылка рейнвейна. В холодильнике остывал любимый им салат из шпината.
Когда все было готово, Дайана опять почувствовала странное беспокойство. С присущей ей грацией она бесшумно ходила по гостиной – то поправляла цветы в пазах, то снимала нагар на свечах. Дайана была необыкновенно красива, и, удивительное дело, гостиная, да и вообще весь дом как будто надумали не уступать хозяйке в шарме.
На Дайане был свободный, длинный арабский кафтан из тончайшего бархата изумрудного оттенка. С разрезами по бокам, обшитый широкой золотой тесьмой по подолу, по краю широких рукавов и вороту стойкой, он был перехвачен крученым, с кистями, поясом из золоченой нити. Накладные петли-бранденбуры и пуговки-горошины из узкой золотой тесьмы украшали наряд, спускаясь от ворота до подола, из-под которого выглядывали носки лодочек золотого цвета.
Этот экзотический восточный наряд можно носить без лифчика. Дайана так и сделала, расстегнув три верхние пуговицы. Когда она двигалась, в распахе была видна ее нежная грудь. Чуть-чуть… Самую малость – ровно столько, сколько надо. Умение пленять – это филигрань, это высокое искусство. Она им владела в совершенстве. Жгучая брюнетка с изумительным цветом лица, с глазами-сапфирами, широко распахнутыми и сверкающими, с ярко-рубиновыми губами, она безошибочно выбрала наряд цвета темно-зеленого изумруда.
Дайана хотела нравиться Россу. И в этом не было ничего удивительного. Она понимала, что любой мужчина – прежде всего эстет и любит наслаждаться женской красотой. Знала она и то, что при любых обстоятельствах нужно быть спокойной и мягкой, ибо мужчина сложностей не выносит. Что следует успокоить разгулявшиеся нервы, ей тоже было известно, но она ничего не могла с собой поделать: Дайана постоянно думала об Эдэме. Как он там… один… в лесу… Бросив украдкой взгляд на окно, отвела его, услышав шаги Росса. Он открыл дверь и, присвистнув, остановился на пороге. Глаза мгновенно засияли. Дайана не относилась к числу женщин с хитрецой, поэтому по ее лицу он мгновенно прочитал, что она встревожена. Поняв, чем это вызвано, слегка нахмурился. – А ей хотелось броситься к нему, рассказать про свои страхи, но она боялась рассердить его.
Росс стоял, смотрел на нее, пораженный красотой, и думал о том, что ее тревогу можно понять.
Он подошел к ней и обнял.
– Какая ты сегодня красивая! – сказал он ласково. Отогнув край ворота, поцеловал ее грудь. Он умел всего лишь поцелуем заставить Дайану позабыть обо всем, и она мгновенно обмякла.
– Не надо, – возразила она слабым голосом, когда он начал расстегивать пуговки на кафтане.
– Почему? – прошептал он, продолжая делать то, что начал. Бархат легко соскользнул с плеч, и роскошный наряд сполз с обнаженного тела к ее ногам.
– Потому что ужин… Я готовила весь день…
– Киса моя, не понимаю, почему ты уделяешь так много времени не тому, чему надо, – прошептал он, покрывая поцелуями ее грудь и лаская языком соски.
– Я… я… думала, ты хочешь, чтобы был праздничный ужин. Ты сказал, что мы будем дома… одни…
Он засмеялся, и его низкий, журчащий смех наполнил ее радостью.
– Когда это я говорил про ужин? Я совсем не то имел в виду, – сказал он хриплым голосом, целуя ее трепещущие губы и думая о том, что она просто создана для того, чтобы лишать мужчин рассудка.
И он, и она, позабыв про ужин, наслаждались друг другом. Говорят, счастливые часов не наблюдают. К ним эта сентенция имела прямое отношение. Говорят, что любовь валит с ног. С ними так и случилось. Она раздевала его неспешно, и, когда сняла брюки, он осторожно, но твердо переступил порог ее сладчайшего гостеприимства, а потом, поняв, что он желанный гость, вошел в обволакивающую теплом нежную мягкость.