— Поступай как знаешь. Посмотрим, сколько ты продержишься.
Про себя Джамиля ответила, что продержится до тех пор, пока он не вернется во Францию. Однако когда она смотрела, как он садится в джип и уезжает, ей стало досадно, что он не был с ней более настойчив и не убедил ее поехать с ним. Затем она повернулась и отправилась к конюшням.
Когда через пять минут она подходила к стойлам — своему самому любимому месту на свете, — все здесь показалось ей мрачным, холодным и заброшенным.
В свой первый день в Мерказаде Джамиля не получала никаких известий от Салмана — только девушки на конюшнях болтали о нем. Джамиля рассердилась на них и пожалела, что Абдула нет рядом.
Вечером, ложась в постель, она была расстроена и думала, что Салман забыл о ней. Возможно, он уже вызвал своих развеселых друзей, чтобы они развлекали его.
В ту ночь ей снились непонятные возбуждающие сны. Когда она проснулась, все ее тело ныло. Нахмуренная, Джамиля собиралась на работу. И это всего лишь после одного дня? Она пропащая душа. В середине утра из замка прибыла одна из горничных и вручила Джамиле неподписанный конверт. Сердце ее стучало — она отвернулась, чтобы прочитать письмо. Почерк был знакомый.
«Тебе было вчера так же плохо, как мне? Ты нужна мне, Джамиля», — говорилось в письме.
Джамиля не стала писать ответ и отпустила девушку. Часа два она приходила в себя, пытаясь справиться со своими чувствами: радостью, что Салман не забыл о ней, злостью на себя за то, что потеряла голову, словно подросток, злостью на Салмана, что он нарушил данное в Париже обещание, и злостью на свое тело, которое не хотело ей подчиняться.
В этот момент ей пришла эсэмэска: «Ты получила мое письмо?» Секунду она колебалась, а потом ответила: «Да. Не намерена продолжать эту тему. Я занята».
Через секунду Салман ответил: «Я тоже занят. Если ты не забыла, я правитель Мерказада. И я не могу ни на чем сосредоточиться».
Джамиля поймала себя на том, что улыбается, немедленно изменила выражение лица, выключила телефон и погрузилась в работу. Однако в течение всего дня из замка приносили все новые и новые конверты, содержимое которых говорило о разных стадиях возбуждения Салмана, о том, что на ней надето и как он хочет это снять, и о том, что он сделает потом.
К концу дня Джамиля была совершенно измучена, но все же не рискнула пойти в замок и заявить Салману, чтобы оставил ее в покое. Потому что была уверена — именно этого он и добивается и что в таком состоянии она не сможет ему противостоять.
Конюшни были ее единственной надеждой на спасение, хотя она и стыдилась, что использует этот запрещенный прием.
На следующий день все повторилось. Письма следовали одно за другим, телефон постоянно подавал сигналы, хотя теперь она удаляла сообщения, даже не читая их. Он сводил ее с ума. Впрочем, нет. Она сама сводила себя с ума — не могла не думать о том, что он написал ей: «Ты возбуждена сейчас? Помнишь душ в Париже? Чего ты больше всего хочешь?»
Это была сексуальная атака, к которой Джамиля была совершенно не готова. В тот вечер телефон у ее кровати зазвонил. Она сняла трубку и раздраженно сказала:
— Да.
В трубке она услышала смешок.
— Что такая мрачная? Не можешь уснуть? Слишком возбуждена?
Джамиля изо всех сил сжала трубку во вдруг вспотевшей ладони и почувствовала, что на самом деле возбуждена. На ней были только трусики и футболка.
— Ничего подобного. В отличие от тебя, я слишком занята. — Она старалась, чтобы ее голос прозвучал как можно холоднее.
На другом конце провода снова раздался смешок, и Салман ответил:
— К счастью, интеллект у меня выше среднего, поэтому я легко справляюсь со сложными задачами. Хотя те записки чересчур повлияли на меня — я же вел переговоры.
Джамиля едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, пытаясь представить, как Салман старается скрыть свое возбуждение во время переговоров. Боже, да они как подростки!
— Ты сейчас в постели?
— Нет, — немедленно солгала Джамиля.
— Врунья, — притворно заворчал Салман. — Что на тебе надето?
— На мне джинсы и футболка.
— Еще раз врунья. Я сейчас угадаю. На тебе трусики и футболка?
— Ничего подобного. На мне пижама, застегнутая на все пуговицы.
— Значит, ты отправишься прямо в ад, Джамиля Моро.
— Нам с тобой там будет тесно, — парировала девушка.
— Супер. — В голосе его слышалась боль. И Джамиля почувствовала себя виноватой, но он тут же продолжил: — Знаешь, о чем я думаю?