Он глубоко вдохнул дивный воздух. Как разительно отличается он от удушающего зноя Индии! Неожиданно ночную тишину прорезал мужской голос:
— Ради всего святого, Лоринда, выслушайте меня. Я люблю вас! Выходите за меня замуж, иначе, клянусь, я покончу с собой!
Человек в зеленой маске вздрогнул. В голосе незнакомца слышалось неприкрытое страдание.
— Умоляю вас, станьте моей женой, сделайте меня счастливейшим из смертных!
— В который раз, Эдвард, я отвечаю вам «нет» — в десятый или одиннадцатый?
Человек в зеленой маске понял, что этих двоих отделяет от него только высокая живая изгородь.
В темноте он не мог ничего рассмотреть, однако ясно представил себе, как они сидят рядом на скамье, повернувшись спинами к изгороди, всего лишь в нескольких футах от него.
— Я уже просил вас об этом раньше и прошу снова — выходите за меня замуж!
— А я снова, как и всегда, отвечаю вам отказом. В самом деле, Эдвард, вы начинаете казаться мне ужасно докучным! Я хотела бы вернуться в залу.
— Не уходите, Лоринда. Пожалуйста, останьтесь со мной. Я не буду вам надоедать. Я сделаю все что вам угодно — все! — лишь бы только вы стали ко мне хоть немного благосклоннее.
— С какой стати? Если бы мне понадобилась комнатная собачка, я бы купила ее себе.
Голос девушки звенел презрением. Затем до человека в зеленой маске донеслись ее слова:
— Если вы только посмеете прикоснуться ко мне, клянусь, я больше никогда не стану с вами разговаривать!
— Лоринда! Лоринда! — раздался отчаянный крик.
Потом он услышал стук каблучков, удалявшихся по украшенной флагами аллее, и сдавленный стон мужчины, оставшегося на скамье… Человек в зеленой маске сделал из этого вывод, что разговор окончен, и вернулся в бальную залу.
Отыскать в толпе леди Лоринду было нетрудно: как только человек в зеленой маске проник в залу через французское окно, он услышал ее голос, веселый и беззаботный, как будто ничего не произошло.
Она была одета с поразительной смелостью: расшитый позументами мундир кавалериста облегал ее гибкий стан; длинные атласные панталоны с подвязками поверх шелковых чулок слишком откровенно подчеркивали стройность ног. Рыжевато-золотистые волосы были завиты и уложены наподобие парика под шляпой с пером. Она надела маску, которая, однако, не могла скрыть ее маленький прямой нос, превосходно очерченные губы и гордо вздернутый подбородок.
В руке она держала бокал, и человек в зеленой маске увидел, что она и обступившие ее гости пьют за здоровье хозяина дома, смуглого мрачного человека средних лет.
Он поблагодарил всех, кто поднял за него тост, но взгляд его был прикован к леди Лоринде, и когда гости осушили бокалы, он приблизился к ней.
— Позвольте проводить вас в сад. Я должен с вами поговорить.
Они стояли недалеко от человека в зеленой маске, так что он мог слышать их разговор.
— Я как раз вернулась из сада, — сказала леди Лоринда, надув губки. — Если вы собираетесь снова навязывать мне свои ухаживания, Ульрик, то считаю своим долгом предупредить вас: я совсем не в настроении.
— Почему вы решили, что мои намерения именно таковы?
— Потому, что мужчины никогда не говорят ни о чем, кроме любви, — парировала Лоринда. — Неужели у них нет других тем для разговора?
— Только не в вашем обществе!
— Эти вечные объяснения в любви уже наскучили! Меня этот предмет нисколько не занимает; если вы действительно хотите доставить мне удовольствие, лучше побеседуем о чем-нибудь другом.
— Вы все еще притворяетесь бессердечной?
— Я не притворяюсь! Просто мне несказанно повезло. Давайте пройдем в столовую; я, кажется, проголодалась.
Они удалились, а человек в зеленой маске остался на месте и смотрел им вслед.
— Я же говорил вам, что она прекрасна, но совершенно непредсказуема, — раздался рядом голос его друга.
— Неужели все так и падают к ее ногам и безропотно потворствуют любым ее прихотям? — недоумевал человек в зеленой маске.
— Никто не осмелится противоречить леди Лоринде.
— А если бы кто-нибудь все-таки осмелился?
— Она бы перестала числить его среди своих знакомых. Я слышал от многих: лучше быть отлученным от церкви, чем впасть в немилость леди Лоринды!
Человек в зеленой маске усмехнулся:
— У меня создается впечатление, что, пока я был за границей, вы все тут начисто утратили чувство собственного достоинства — или, вернее, чувство юмора.