Особенно,... 
59 
Тогда я впервые спросила себя, не лучше ли было вообще не рождаться? Лежала же я поперек и не желала появляться на свет. Знала, чем дело закончится… Есть категория людей, жизнь которых должна ограничиться утробной, потому что появление на свет сулит им одни неприятности и разочарования. Это ощущение не проходит с годами, можешь мне поверить.
Мне еще долго снились кошмары. С того времени я стала замкнутым молчаливым ребенком. Когда маму выписали из больницы, я не поехала ее встречать. Отец и тетя Кира привезли ее. Она вошла и сразу с порога позвала меня. Мне не хотелось выходить из моей комнаты. Тогда вошла она.
– Поля! Иди ко мне. – Я послушно подошла, позволила себя обнять. – Прости меня, девочка.
– Не нужно, мама. – Я стала слишком взрослой за эти дни.
– Ты когда-нибудь простишь меня? – со слезами на глазах спросила мама.
– Когда-нибудь, – коротко ответила я. В этот момент я обернулась на отца и тетю Киру. Оба отвели глаза.
Время лечит. Мне перестали сниться кошмары, мамины истерики тоже перестали действовать. Однажды она опять стала угрожать, что покончит собой. Я тогда уже училась в институте. Мама словно решила вернуть время вспять. Помню, меня это ужасно разозлило. Я взяла аптечку, высыпала на пол ее содержимое.
– Глотай! – бросила я, упиваясь своей силой духа. Развернулась и решила уехать ночевать к отцу.
– Поля! – Обернувшись, я увидела посеревшее лицо матери. Она осела на пол, протягивая ко мне руки.
Я помогла ей собрать лекарства обратно в аптечку. Не знаю, может, я поступила жестоко, но с тех пор тема самоубийства была в нашем доме закрыта. С годами я поняла, что чаще всего человек пытается уйти из жизни, зная, какую боль принесет близким или своему обидчику. Смерть как таковая стоит не на первом месте. Не о ней думает тот, кто пьет горсти таблеток или стоит на узком карнизе открытого окна. Мама поняла, что перестаралась. Ее смерть никого не заденет. Кроме облегчения никто ничего не почувствует. Поэтому у нее не было другого выхода – она успокоилась и стала просто жить. Бесцветно, безрадостно, но жить.
Несмотря на очевидные перемены, я находила покой только в доме отца, а потом он вдруг сказал, что уезжает в столицу. Там ему предлагали работу, соответствующую его высокой квалификации. В отличие от матери, он стал отличным врачом, профессионалом с большой буквы. Работа была важной частью его жизни. Как он мог отказаться?
Так я осталась одна. Дала себе слово никого не любить, потому что все, кого я любила, рано или поздно предавали меня. Поэтому я вела себя дерзко вызывающе. Теперь пришла моя очередь изводить мать. Ее вдруг стали волновать мои высказывания, поздние возвращения домой. А меня раздражало ее внимание. Она опоздала, необратимо, навсегда. Вот где слово пригодилось. Можешь себе представить, как нам жилось вместе?
А потом я все-таки влюбилась. Любила горько, мучительно. Он женился на другой, хотя я до сих пор уверена, что он тоже любил меня. Девочка порасторопнее сделала так, что он не смог уйти. Говорят, она очень нравилась его маме, а я не нравилась. Меня уже тогда не удивило, что я могу кому-то не нравиться, если даже мать назло мне хотела уйти из жизни.
Позднее были романчики, в которых я позволяла любить себя. Наивно полагала, что так будет легче. Я пропустила свое счастье. Оно наверняка было рядом. Только моя душа была закрыта. Она так натерпелась, что больше не хотела открываться…
Полина замолчала. Оба не заметили, что в комнате царит полумрак. Включать свет в такой момент казалось кощунством. Шахов боялся пошелохнуться. Он сидел и думал о том, что перед ним – маленькая испуганная девочка, в руках которой жизнь ее отчаявшейся матери. Она никогда не вырастет из нее, даже если кошмары больше не снятся, и вернулся аппетит. И еще он понял, каким испытанием для нее были эти дни, когда он пропал, вычеркнул себя из ее жизни. Какая же она сильная, если смогла вот так, запивая комок в горле красным вином, рассказать то, о чем боялась даже вспоминать.
– Что я могу сделать для тебя? – неожиданно для самого себя спросил Шахов.
В этот миг он был готов на любые подвиги, отчаянные поступки. Он забыл о том, что приехал искать свою выгоду. Ему было стыдно даже намекнуть о ней. Если он сможет возродить эту женщину, помочь ей воскреснуть, его жизнь будет прожита не зря. Дмитрий едва не плакал. Ни одна женщина не видела его слез. Кроме бабушки. Ей было позволено. Она – исключение. Но сегодня он должен стать поддержкой, опорой, а опора не распускает сопли.
59 
