Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
61 
Оратор отошел от микрофона, и тут на весь вокзал заиграл невидимый оркестр. Заиграл он «Прощание славянки». И состав зашипел, дернулся и медленно поехал.
– Ты понял? – толкнула меня в бок Марина. – Это наши ежики уезжают!
– Понял. – Я кивнул. – Значит, мы опять влезли в политику…
– Брось, – улыбнулась Марина. – Какая это политика!
– Э-э-э! – протянул я. – Подожди! Завтра ты об этих ежах услышишь! Парламент их, наверное, будет три дня обсуждать и искать виноватых!
– Ну и что? Ежам от этого хуже не будет. Лучше тоже.
– А кто их потом возвратит на историческую родину? – пошутил я.
– Какая у ежей родина? У ежей – лес!
Мы вернулись домой довольно поздно и еще долго сидели на кухне, пили чай, считали заработанные на ежах деньги.
Я думал, что человек обычно не знает о последствиях своей деятельности, что бы он ни делал. И никак это не изменить. Марина, когда я ей высказал эту мысль, со мной не согласилась.
А утром, открыв «Киевский вестник», я прочитал о взрыве на Байковом кладбище. Трое погибших и четверо раненых. Все пришли почтить память друга в годовщину смерти. Комментарий события был скупой, но успокаивал совесть – все пострадавшие, по мнению журналиста, имели связь с мафией и проходили по делу об убийстве депутата, правда, дело это было месяцем раньше закрыто.
Последнее приземление
(Краткая история одного внутреннего органа)
Холодной весной пятого года независимости я возвращался из Германии домой. Старый «боинг» международных украинских авиалиний, исписанный трафаретными китайскими иероглифами, объяснявшими, видимо, что надо делать в случае аварийной посадки, дрожа дюралюминиевыми крыльями, приближался к бетонной полосе Бориспольского аэропорта. Пухленькая стюардесса раздавала декларации. Мне тоже досталась одна, и я в очередной раз усмехнулся, прочитав требование «задекларировать» количество ввозимой национальной валюты.
Вскоре самолет соприкоснулся с бетонкой и побежал уже по земле. Жидко захлопал в ладоши один случайно затесавшийся в число пассажиров иностранец, но быстро прекратил, уловив напряженные взгляды в свою сторону.
Минут через пять после остановки двигателей к самолету подъехал автобус, и пассажиры поспешно заняли в нем места.
Комфортабельный предбанник таможенного зала зажужжал, зашуршал декларациями. Пассажиры разбились на две очереди. По привычке я стал в левую. Двигалась она неспешно, но и я не спешил.
Наконец я подошел к месту радиационного контроля, вдоль меня «прошлись» дозиметром, и дозиметрист, одетый в камуфляж, кивнул головой, мол, нормально. Дальше оставалось пройти общий рентген – таможенники искали перевозчиков опиума, и я уже знал, что опиум глотают в специальных мешочках на время пересечения границы. Вскоре я зашел в металлический бокс и послушно налег грудью на квадратную металлическую раму. Что-то невидимое звякнуло в боксе железом, и я почувствовал бегущие по спине мурашки.
«Еще минут пятнадцать, – подумал я, – и я вырвусь из этого аэропорта».
Наконец дверь бокса открылась, и я пошел дальше по нарисованной на полу желтой полосе, указывавшей путь.
– Паспорт? – вежливо попросил таможенник уже у стола досмотра багажа.
С улыбкой я протянул свой реликтовый советский документ.
– Андрей Юрьевич? – вслух прочитал таможенник и посмотрел на меня так, словно мне следовало кивком подтвердить его правоту. – У вас только одна сумка?
Я кивнул.
– Пожалуйста, пройдите вон туда, в те двери! – широким жестом руки он прочертил направление. – И сумку тоже возьмите!
За элегантными черными дверями я обнаружил что-то вроде комнаты отдыха, заставленной мягкой мебелью. В комнате никого не было. Я прошел к ближнему креслу и уселся.
Обвел взглядом обстановку и заметил в углу под потолком черную видеокамеру.
На душе было спокойно, и я сам себе удивился – отчего это я такой спокойный? Ведь для чего-то меня попросили пройти сюда?
Бесшумно открылась дверь. Вошел мужчина лет сорока пяти в дорогом темно-синем костюме. Правда, ярко-красный галстук и простое, тоже красноватое, лицо к костюму не очень подходили. В руках он держал рентгеновский снимок.
Подошел, присел на соседнее кресло.
– Андрей Юрьевич? – спросил.
Я кивнул.
Он посмотрел на меня, потом поднял снимок на уровень своих глаз и внимательно уставился на него.
61 
