232 
Отрицание картины, романа, симфонии — то есть высоких жанров официальной культуры — ради шутки, вертлявого перформанса, ради кривлянья на сцене — это есть не что иное, как реванш площадной, народной культуры, некогда потесненный ренессансным гуманизмом. Персонаж, именующий себя «председателем земного шара», может такое декларировать разве что в шутку — но ведь дело-то в том, что он серьезен! Иначе говоря, произошло то, что так называемая «низовая культура», «культура материально-телесного низа» (выражаясь в терминах М. Бахтина) отомстила высокой культуре, заняла ее место в новой цивилизации. Ущемленная некогда в правах, эта низовая, карнавальная культура сегодня заявила о себе как о подлинно высокой. Так шут, передразнивая короля, в какой-то момент начинает уже воображать себя подлинным королем. Так паяц, передразнивая ученого, надевает очки и берет в руки книгу, держа ее вверх ногами, — но вдруг паяцу приходит в голову, что он ничем не хуже ученого; подумаешь, ученый! кривляния паяца — это тоже своего рода наука. Следовательно, требуется отменить прежний способ чтения и объявить, что отныне книги положено держать перевернутыми — в этом состоит актуальность современности, в этом шум времени.
Подмена эта прошла вроде бы незаметно — и хоть участники балагана и кричали на всех перекрестках, что сбросят культуру, им не особенно верили: ведь сами паяцы собираются в цивилизации остаться, стало быть, не очень-то они опасны для цивилизации. Они и не восставали против цивилизации, они лишь вносили в нее коррективы, убирали конкурентов. Христианская, гуманистическая культура оказалась действительно вытесненной из цивилизации, и человек-артист (которого так боялся Блок) поставил на ее место большой цирк шапито.
Они продолжают играть и скалиться до сих пор, высмеивая любое серьезное слово — и сколь же значительными представляются эти новые личности сегодня. Современная цивилизация возвеличивает нового артиста как языческого кумира — помещает в капища и храмы его проявления: экскременты в банках, полоски, проведенные дрожащей рукой, наспех сколоченные палочки — самовыражение кумира. Трудно представить себе, чтобы такое почтительное внимание оказывали в эпоху Ренессанса Леонардо или Данте — хотя те сделали нисколько не меньше.
Сформировался этот культ новой личности именно среди пионеров авангарда — и был развит в следовавшую за ней эпоху диктатур.
Искусство эпохи Сталина продолжило имперсональную традицию авангарда, но довело ее до государственных масштабов. Так чертеж становится реальным домом.
Нас не должен смущать тот факт, что сталинский соцреализм декларировал возвращение к традиционной манере письма. Режим нуждался в монументальной наглядности, присущей империи. Ведь и Сталин при всех своих монументальных особенностях был продолжателем и учеником Ленина — автора политического черного квадрата. Стоит единожды вычленить фермент власти — и отныне пользоваться рецептом будет любой; можно даже предположить, что следующий представитель власти употребит рецепт во вред учителю.
Начиная с постсталинского времени, исследователи воссоздавали историю культуры, истребленной большевиками — и последовательно противопоставляли русский авангард и соцреализм. Русский авангард превратился в миф, стали рассказывать легенды о том, как авангардисты сопротивлялись тоталитаризму, и люди верили в эти легенды. То, что Малевич сам был комиссаром, как-то в расчет не бралося — ну, мало ли что? К авангарду, как духовному ориентиру, потянулись питомцы хрущевской оттепели, им воодушевлялись диссиденты. Сказать слово «авангард» значило произнести слово «свобода». Следующим шагом явилось развитие ленинской теории о двух культурах. Теперь теория выглядела как описание столкновения мировой культуры (авангардной) и советской (тоталитарной). Началась борьба русской культуры с собою самой, то есть борьба отсталой русской культуры с той своей частью, которую наблюдатели сочли прогрессивной, достойной войти в мировой контекст.
На деле происходила элементарная вещь, естественный культурный отбор. Знаковое искусство победившей в войне демократии вытесняло чуждую ей знаковую систему. Так примерно происходит, когда меняют кодовую сигнализацию на флоте — отныне всем кораблям предписано мигать огнями одним и тем же образом, а тот корабль, который мигает иначе — не будет понят.
232 
