149 
Любопытно, что пророки и сектанты, проповедуя общее благо, являют крайнюю нетерпимость к оппонентам, отнюдь не благостную. Правда (так адепты данной секты отвечают на упреки), и Христос иногда приходил в ярость. Хотя у коммунистов ярость — состояние перманентное и злоба к отступникам доминирует, всегда можно списать ее на временное, историческое существование. Когда перейдем в состояние нирваны, злоба уйдет. «И счастье сластью огромных ягод дозреет на красных Октябрьских цветах» (Маяковский).
Вероятно, в религиозном варианте следует считать Маркса — мессией, Ленина или Грамши — пророками, Сталина, Троцкого и Мао — сектантами, и т. д. Даже если не признавать за коммунизмом столь же мощной нравственной силы, как за христианством, все же можно сравнить это учение с протестантизмом, — то есть признать, что данное учение оживило дискуссии о морали, долге, добре, актуализировало понятие веры. Можно сравнить Маркса с Лютером, и некоторые так делают. Схожую параллель проводил Рассел, который указывал на структурную связь марксизма с Ветхим Заветом (пролетариат — избранный народ, и т. д.). В данном случае, преступления, совершенные именем пророка, можно списать на исполнителей — и в кострах инквизиции пророка не винить. Церковь, она тоже много всего напортачила, а Христос ни при чем. В этой же связи, вероятно, следует рассматривать разнообразные «поновления Завета» — еврокоммунизм Сантьяго Коррильо, например.
Уязвимым пунктом религиозного коммунизма является необходимость признать Маркса мудрейшим из философов, или поставить над философией — в ранге учителя жизни, но тогда прочая философия оказывается не под контролем. «Прежние философы объясняли мир, а надо мир переделать». Данная посылка игнорирует тот факт, что объяснение уже и есть переделывание, достаточное для философа.
Этот же пункт является и самым неуязвимым. Отвергая Маркса в качестве учителя жизни, отрицая необходимость переделывания мира, надо либо признать благость этой юдоли слез (сделать так не позволяет стыд), либо ссылаться на медленный эволюционный процесс, питаемый кропотливыми усилиями. В этом случае с каждого спросится: что же сделал персонально ты, чтобы мир развивался в направлении добра? Данный вопрос носит несомненно религиозный характер, следовательно, существует в рамках учения.
Здесь, разумеется, всякий волен заявить, что следует христианству в его катакомбном неоскверненном варианте — а не коммунистической провокации. Но в этом и состоит пафос реформаторства, чтобы вернуть религии первоначальную живость.
4. Наука
Существует оплеванная интеллигентными людьми дисциплина — научный коммунизм. Данная дисциплина тщилась показать, что отъем у богачей частной собственности на орудия и средства производства есть объективный исторический процесс. Эта дисциплина утверждает, что приход коммунизма неизбежен, поскольку это высшая социальная формация, и ответственные люди всех времен уже заранее в нее включились, были коммунистами до возникновения коммунизма. То есть человечество постепенно делается моральнее — и это происходит строго по науке.
Как и всякая научная дисциплина, данная система аргументов со временем стала нуждаться в уточнении. Так, Маркс использовал в своих построениях гегелевскую схему развития истории, относясь к последней доверчиво — как к данным географии. Но и география допускает ошибки. Например, Гегель полагал, что Китай выпал из истории, оттуда навсегда ушел мировой дух, а Пруссия является местом, где мировой дух пришел к гармонии. Маркс использовал умозрение Гегеля не как философское рассуждение, но как научный факт: по всему выходило, что дух истории, познавший себя в Европе, должен совершить усилие и перелиться в новую ипостась — в дух коммунизма. Однако не случилось ни по Гегелю, ни по Марксу. Европа в двадцатом веке пришла в негодность, Восток, которому полагалось сидеть смирно, зашевелился, а Китай проснулся и стал могуч. Тот факт, что научный коммунизм и марксизм как историческая наука были европоцентричны — а применялись глобально, лишил данную дисциплину критериев научной. То, что научный коммунизм опирался на экономический анализ, сделанный поспешно, учению не помогло. Предполагалось, что прибавочная стоимость может конвертироваться в свободу. Однако то, что сама свобода может стать меновым эквивалентом на свободном же рынке — это не учитывалось.
149 
