145 
Эллисон хотела забыть, что Питер держал существование Сары в секрете. Она хотела забыть жуткий страх в темных глазах Питера после звонка Роба в ту ночь, когда Эмили взяли в заложницы, и то, как он невинно поинтересовался: «Он владелец «Портрета», да?» Как будто он не знал Роба, как будто они не были родственниками целых четыре года.
Она хотела забыть, что Питер не читал «Портрет» и что Роба не было на премьере «Любви». И еще она хотела забыть, что Питер обещал больше не иметь от нее тайн.
Эллисон хотела все это забыть, но не могла.
Осенняя ночь была безлунной. Упала тьма, и квартира Эллисон превратилась в мрачное обиталище молчаливых теней. Эллисон сидела, онемевшая и неподвижная, а внутри у нее шла война, война между сердцем и разумом.
Существует простое, логичное объяснение, храбро заявляло ее сердце, напоминая о причинах, побудивших Питера не рассказывать ей о своей жене. Питер хотел защитить ее от печали. Простое, логичное объяснение… объяснение любящего человека. Наверняка и на этот раз будет такое же объяснение любящего человека!
«Например?» – следовал едкий вопрос разума.
«Ну, может, Шейла Адамсон в отчаянии после смерти дочери немного повредилась в рассудке. Возможно, она стала придумывать разные истории, потому что не могла примириться с трагической реальностью – смертельной болезнью Сары. И может, Питер и Роб были как братья, пока Сара была жива, но горечь потери сделала их встречи слишком болезненными. Может быть, Питер не сказал мне, потому что сначала хотел поговорить с Робом. Может…»
«Все сочиняешь! Опять переписываешь концы. Разве не интересно будет послушать, что скажет этот мастер драматургии?» – «Питер скажет мне правду. Я знаю, скажет. Я знаю, что как-нибудь, каким-нибудь образом все будет хорошо». – «Ты этого не знаешь! Ты до смерти боишься, что в этой грозной черной туче не будет ни малейшего просвета, как бы сильно ты этого ни хотела».
Внутри Эллисон шла война, смущая, изматывая ее. Она спрашивала себя, хватит ли у нее сил говорить с Питером, когда он позвонит. Она молилась, чтобы он быстро, очень быстро дал ей все ответы, ответы, которых она не представляет, но которые спасут их любовь.
– Алло?
– Алло, дорогая. У меня для тебя чудесный сюрприз. – Голос Питера звучал взволнованно и счастливо. – Надеюсь, он тебе понравится. Эллисон…
– Пожалуйста, расскажи мне о Саре Адамсон, Питер.
Эллисон отсчитала несколько мучительных секунд молчания, прежде чем Питер заговорил:
– Я рассказал тебе о Саре, Эллисон.
Он говорил спокойно, но в голове у него помутилось. Роб добрался до нее! Но как? Когда? Питер волновался, дожидаясь ноября, чтобы рассказать Эллисон всю правду о Саре. Потом решил рассказать раньше, но узнав, что Роб до ноября пробудет в Европе, подумал, что можно и подождать. К возвращению Роба и Эмили они с Эллисон будут далеко, на белом песке пляжа или в уютном домике в горах. Но Роб до нее добрался. Будь он проклят!
– Что бы ни сказал тебе Роб…
– Я не разговаривала с Робом. Я говорила с другим человеком. – Эллисон услышала в голосе Питера гнев, смешанный со страхом, и почувствовала, что все ее надежды и мечты гибнут. Она с грустью спросила: – Какое это имеет значение, кто сказал мне, Питер?
– Значение имеет, что тебе сказали.
– Мне сказали правду. Ты был женат на Саре, сестре человека, который, ты знал, мой друг, но ты притворялся, что не знаешь его.
– Я собирался рассказать тебе, Эллисон.
«Я собирался рассказать тебе, Эллисон». Питер прошептал ей те же самые слова в ту ночь, когда был вынужден раскрыть тайну своего брака. Тогда Эллисон поверила этим словам и словам Питера о любви, и обещанию Питера, что больше тайн не будет. Теперь эти слова, все слова Питера, казались ничего не значащими, пустыми.
Пустыми. Но чувствуя, как умирают ее мечты о любви, Эллисон не ощущала пустоты, которая сопровождала гибель ее мечты о голубых атласных лентах и олимпийском золоте. Сейчас Эллисон была полна, а не пуста, полна мощных и непривычных эмоций. Сила этих новых сильных чувств ужасала. И не она контролировала их, они руководили ею.
Когда Эллисон наконец заговорила, она не узнала собственного голоса, который бросал обвинения, словно негромко шипела змея, голоса, побуждаемого немыслимым ударом, разбившим ее мечты. Сначала этот голос напугал Эллисон. Голос, которым она всегда разговаривала с Питером – мягкий, полный любви и радости, предназначавшийся только Питеру, – исчез. Но исчез и Питер, ее Питер. И этот новый ядовитый голос будет понятен настоящему Питеру, зловещему Арлекину из кошмаров Эллисон, человеку, который окровавленным ножом разрезал подпругу Сариного седла и разражался хриплым смехом, глядя, как умирает хрупкая, невинная Сара.
145 
