– Ты прости, мам. – Леонид приехал без звонка. Застал мать за стиркой. Обрадовался, что отца нет дома. Значит, можно поговорить по душам.
– Ты что это? – Она вытерла покрытые воздушной пеной руки о передник.
Натруженные раскрасневшиеся руки матери приковали взгляд Леонида. Он смотрел на ее узловатые пальцы и думал о том, что у Насти никогда не будет таких рук. Вот почему она так вцепилась в Некрасова. У него нет плохой наследственности. У его мамы всегда улыбка на лице.
– Ты была права… Она меня бросила. – Он боялся встретиться с матерью взглядом. Вдруг увидит в ее глазах злорадство. Мол, предупреждала же я тебя. Но вместо этого услышал всхлипывание. Взглянул на мать. Она вытирала слезы негнущимися, распаренными от горячей воды пальцами. Вытирала неловко, резко, словно стесняясь своих слез. – Ты еще не знаешь главного.
– Знаю, – сквозь слезы отозвалась мама. – Она ушла к Егору.
– Что?!
– Я знала, сынок. Только увидела ее и поняла…
– Они скоро поженятся. На днях. Без всяких ожиданий. Распишутся, и станет Настя Воронова Настей Некрасовой. – Голос Леонида надломился и сломался.
– Господи, – запричитала мама, – и почему это случилось с тобой?
– Это со всяким может случиться, мам. – Ему было приятно ее сочувствие. Леониду даже показалось, что ему стало легче.
– А мы с тобой повздорили из-за нее…
– Я был неправ.
– Не извиняйся, сынок. Я все понимаю. Сердцу не прикажешь. Это не мы с тобой придумали. Думаешь, я никогда не любила? – Мама села на край ванны. – Мне родители говорили, чтобы я об Игнате и думать не смела. Он ведь смолоду попивал. Не так шибко, как в последнее время, но…
– Последние лет шестнадцать, ты хотела сказать? – съязвил Леонид и наткнулся на осуждающий взгляд матери. – Прости.
– Бог простит, сынок, и тебя, и Егора, и невесту твою неверную, и меня. Всех нас есть за что прощать.
– Простить-то он, может, и простит. Только счастливее от этого ни я, ни ты не станем.
– Не в этом дело.
– А в чем? – Марков с силой стукнул кулаком в стену. – Что имеет значение, как не жить долго и счастливо? Счастливо, слышишь!
Он не заметил, как перешел на крик. Мама поднялась, подошла и молча обняла его. Она больше не плакала, а из его глаз полились слезы, и он их не стыдился. Он выплачет их сейчас, и никто, кроме матери, не увидит его слабым.
– Жизнь на этом не заканчивается, Леня. – Мама гладила его по спине. – Когда сердце переболит, ты поймешь, как быть. Пообещай, что не натворишь ничего сгоряча.
– Обещаю, – после небольшой паузы процедил Марков. Он отстранился от матери. – Но со временем они оба пожалеют. Ох, как они пожалеют!..
Мама с укором смотрела на него. Что эта пигалица сделала с ее сыном? Измучила, заставила страдать. Он ожесточился. Что придет ему в голову? Наверное, никогда не будет в ее жизни покоя. Страх перед завтрашним днем – вот ее тяжкая ноша. Все эти годы изо дня в день она боялась пьяных выходок мужа, а теперь – переживай за сына, чтобы не наделал глупостей. Вон как глазища-то сверкают.
– Все пройдет, сынок. – У нее больше не было для него нужных слов. Она не знала, как ему помочь. Если бы знала как, то – с дорогой душой.
– Знаешь, мам, а ведь на чужом несчастье счастья не построишь. Тоже не мы с тобой придумали, – страстно заговорил Леонид. На лбу от волнения выступила испарина.
– Это верно.
– Вот и у них ничего не получится. Рано или поздно они все потеряют. Все! – страшно закричал он и, оттолкнув мать, бросился к выходу.
– Леня! Ленечка! – Она не могла остановить его, а когда услышала грохот входной двери, застыла, закрыв лицо руками.
С ее сыном беда, которую и время вряд ли излечит. Так, подлатает. Рваная рана затянется безобразным швом. Что-то забудется, но главное не это. Простит он тех, кто был ему дорог? Если простит – у него еще останется шанс, если затаит злобу – он обречен. Зло всегда порождает зло. Но тогда почему любовь сына породила предательство, измену?
Это несправедливо. Господь все видит. Он разберется. Наградит одних и накажет других. А как же иначе? Она снова склонилась над бельем. В глазах вдруг помутнело, и с этим нельзя было бороться. Слезы полились из глаз. Она подумала о том, что за все эти годы Всевышний так и не решил, что она достойна лучшей жизни. Сколько еще ей тащить этот крест? Одна была радость – думала, у сына все наладится. Так нет, и у него на душе черно. Сам себе советчик, сам себе хозяин. Одному Богу известно, на что он способен в отчаянии. Она будет молиться за него. За сына и за тех двоих, что сделали его жизнь невыносимой. Это по-христиански. Может, хоть эти молитвы дойдут по назначению. Надежда умирает последней.