117 
То, что происходило, было за рамками его понимания. Впервые он должен был солгать, чтобы убить. Быть взяточником, спасающим жизнь больного, гораздо безопаснее и честнее, чем оказаться палачом ни о чем не подозревающего юноши. Карцев игнорировал прямой жесткий взгляд своего собеседника, пытаясь собраться с мыслями. Ему срочно нужно придумать весомый аргумент, чтобы отказаться. При этом он должен убедить, что предложение останется между ними.
– Вы слишком долго думаете, Роман Борисович.
– Не скрою, я шокирован.
– Бросьте! – Марков усмехнулся. – Отбросьте чистоплюйство. Ведь вам нравится работать на самом передовом оборудовании? Нравится иметь квалифицированный персонал, получать самому и платить сотрудникам достойную зарплату? Вы наверняка не думали о том, чтобы в ближайшее время уйти на засуженный отдых? Тем более не планировали отойти в мир иной. Как бы не было оснований для столь мрачных прогнозов, да?
– Да, – выдохнул Карцев. Дрожащей рукой достал платок и вытер вспотевший лоб.
– Тогда нужно соглашаться. Соглашаться, пока я не решил, что вы опасны.
– Леонид Игнатьевич, дорогой, вы же меня без ножа режете, – простонал Роман Борисович.
– Чудеса филиппинских хирургов или шарлатанов здесь ни при чем. Да или нет!
– Что я должен делать?
– Вызвать Некрасова на повторное обследование. Не нужно класть его в больницу, делайте все играючи, с улыбкой, а потом сообщите, что он неизлечимо болен. Скажете, что после предыдущего обследования не решились сразу поставить его в известность. Перепроверили результаты, надеялись на молодой организм. Но, мол, чудес не бывает… Короче, вы сами найдете нужные слова. – Марков вопросительно поднял брови. – Что молчите?
– Когда я должен его вызвать?
– Сейчас больной находится под лучами жаркого солнца, которое ему, кстати, противопоказано. На это тоже можно обратить внимание. Беспощадное солнце подстегнуло рост опухоли. Так ведь бывает?
– Бывает.
– Скоро я буду вынужден прервать его отпуск. Точнее – через два дня. Где-нибудь через недельку после его возвращения можете действовать… Не беспокойтесь, что вас захотят проверить. Пациент будет находиться в глубоком нокауте, чтобы что-то соображать. Для него насморк – трагедия. А тут… Он паникер и маменькин сынок. Что вы такой бледный? Неужели так трудно постараться ради собственной безопасности?
Карцев налил себе воды, жадно выпил. Он уже не старался быть вежливым. Конец августа выдался жарким. Его собеседник наверняка нуждался в глотке прохладной воды. Роман Борисович сжал пустой стакан.
– Осторожно, не пораньтесь. – Марков поднялся.
– Я хочу, чтобы вы знали: я сожалею, что иду на это.
– Разумеется.
– Хотя это не первая моя ложь… и не последняя.
– Наконец-то прорвалось, – засмеялся Марков.
– Что еще я должен сделать?
– Будьте убедительны. Подготовьтесь, чтобы не оставить ни малейших сомнений в правоте ваших слов. Играйте сожаление и упирайте на то, что в этом случае не поможет никто. Юноша с детства впечатлительный, так что новость не оставит его равнодушным.
Не прощаясь, Марков направился к дверям. Взявшись за ручку, оглянулся. Бледный как мел Карцев выглядел жалко.
– Надеюсь, вы не ждете от меня материального вознаграждения?
– Я не думал об этом.
– И правильно делали, Роман Борисович. Потому что вы сохраните самое дорогое, то, что не имеет цены. Сохраните в том случае, если сыграете свою роль убедительно. Ваше слово должно убить. Слышите? Убить!
Карцев кивнул. Он не мог говорить. Когда за Марковым закрылась входная дверь, резким движением все смел с рабочего стола. Никогда еще ему не было так паршиво. Нет, было, когда на операционном столе умер его первый пациент. Тогда коллеги утешали его, и со временем он смирился с неотвратимостью таких потерь. Но то, что он собирался сделать, было гораздо хуже. Не будучи глубоко верующим, Роман Борисович понял, что в небесной канцелярии за такой проступок с него спросят по самой высокой цене. И он вряд ли будет способен расплатиться.
– Ну, как отдохнули?
Ей страшно встречаться с ним взглядом. Даже когда Майя разговаривает с ним по телефону, ее не покидает ощущение, что он видит ее насквозь. Когда же Седой сидит напротив, это чувство действует на нее парализующе. Ничто не ускользает от его внимательного взгляда. Удивительные глаза, страшные глаза, обманчивые манеры. Майя боится его. Она знает, что с ним шутки плохи. Уверенность исходит изнутри, вызывая желание поскорее оказаться подальше от этих пытливых глаз.
117 
