Особенно,... 
90 
— Котенок? Но почему нет? Ты мурлычешь просто замечательно, как я уже не раз говорил тебе, и, если я не ошибаюсь, на спине у меня сейчас царапин более чем достаточно… хотя я и не жалуюсь… совсем наоборот.
Она смотрела на него не отрываясь несколько долгих мгновений, затем произнесла спокойным тоном:
— Котенком называл меня мой отец. Я не позволю больше никому так себя называть. Даже тебе, Донован. А теперь пусти меня. Мы должны вернуться в особняк леди Джерси прежде, чем Билли встанет и поднимет крик, не найдя меня там.
Онемев от изумления, он не отрывал глаз от Маргариты, которая, явно не стыдясь наготы, быстро соскользнула на пол и принялась искать свое белье в тянувшемся от дверей до ножек кровати ворохе одежды.
— Так вот в чем дело? И это все? — проговорил Томас, невольно спрашивая себя, не так ли, как он сейчас, чувствовали себя все те женщины, с которыми он когда-то спал, а затем бросал их без лишних слов. — Я что-то упустил, Маргарита?
Она ответила не сразу, глядя с хмурым лицом на поднятое ею с пола платье.
— Нет, Донован, я так не думаю. Ты мало что упускаешь. Ты ведь догадался, что я что-то замышляю против членов «Клуба». Не стану унижать тебя, отрицая это. И от тебя не ускользнуло то, что я желаю тебя и готова на все, дабы сделать для тебя возможным этот вечер. Я не стану отрицать и этого; что бы там про тебя ни говорили, ты, во всяком случае, не глуп. И, если мне не изменяет память, именно ты указал на то, что мы живем с тобой в разных странах, которые скоро начнут друг с другом войну. Итак, шанс для нас быть вместе весьма невелик. У нас с тобой нет будущего.
— «Клуба»? — повторил Томас, окончательно приходя в себя и поднимаясь с постели.
Он начал собирать с пола собственную одежду и взгляд его случайно упал на измятые простыни. Он слегка поморщился, заметив на них пятна крови. Крови красной, как и рубины на ее шее.
— Видишь? Ты ничего не упускаешь! Да, «Клуба»! Именно так мой… именно так я их называю. Возможно, сами они называют себя по-другому, и если так, то, скорее всего, название это чрезвычайно напыщенное и глупое. Донован… я не могу возвратиться к леди Джерси в этом платье. Оно все измялось.
Томасу было в высшей степени наплевать как на ее наряд, так и на то, вернется ли она на бал или отправится прямиком в преисподнюю, — лишь бы она убралась отсюда как можно скорее, пока он ее не удушил. Натянув штаны, он огляделся в поисках рубашки. Отыскав ее и надев на себя, он принялся лихорадочно застегивать пуговицы, но, обнаружив в следующий момент, что перепутал петли, рывком сорвал ее с себя, так что пуговицы отлетели в разные стороны, и начал с грохотом выдвигать один за другим ящики комода в поисках другой рубашки.
— Я ей говорю, что люблю ее. Я никогда еще не говорил ни одной женщине, что люблю ее, — бормотал он себе под нос, бродя по комнате в поисках вечерних туфель. — По крайней мере, — он мимоходом снял с туалетного столика зацепившийся за его край жилет, — я никогда прежде не имел этого в виду! Я предлагаю жениться на ней, быть отцом ребенка, если таковой родится, — и что получаю в ответ? — Он схватил со столика стакан Дули и запустил им в стену. — Ни черта! Вот что!
— Ты получил, что хотел, как и я. А теперь, если ты закончил наконец изображать из себя осла, Донован, я бы хотела, чтобы ты застегнул мне платье, поскольку я не могу уйти отсюда в одном белье.
Резко обернувшись, Томас увидел, что Маргарита стоит в дверном проеме, придерживая одной рукой на себе платье. Ноги ее были еще босыми, волосы разметались по плечам и чертовы, проклятые рубины у нее на шее слабо мерцали в свете свечей. Она походила в этот момент на какую-то прекрасную языческую богиню, и он не мог понять, хочется ли ему бросить ее на кровать и вновь заняться с ней любовью, или держаться от нее как можно далыпе, дабы не поддаться искушению задушить ее прямо на месте.
Он застыл, едва сдерживая клокотавшую в груди ярость, и вдруг заметил, что глаза ее блестят от слез, а кожа вокруг припухших от поцелуев губ — там, где к ней прикасались его усы — покраснела. Мгновенно весь его гнев исчез.
— Ах, ангел, — проговорил он и шагнул к ней, так и не застегнув пуговиц на рубашке под жилетом. — Что я тебе сделал? Что сделали тебе все эти мужчины, что ты никому из нас не доверяешь?
— Ты полагаешь, я ненавижу всех мужчин? У тебя, как я вижу, Донован, слишком богатая фантазия. А теперь, как бы ни была я восхищена этим бессмысленным разговором, мне нужно идти. Ты собираешься мне помочь? — Она повернулась к нему спиной в тот самый момент, когда он протянул к ней руку, и ему ничего другого не оставалось, как начать застегивать длинный ряд пуговиц.
90 
