22 
Высокий, худой, одетый в джинсы и твидовый пиджак, одежду, которую сейчас предпочитают молодые люди, точно так же, как Жерар и его друзья в начале шестидесятых годов носили исключительно черные свитера. О чем они говорили? О ее фильмах, удачных фильмах. Да, он разбирался в этом. Говорили о Трюффо, о Годаре. Ей запомнились его руки. Крупные, с длинными пальцами. Молодые, сильные руки. Когда она выпила вторую или третью рюмку «Курвуазье», он начал прощаться.
– Спасибо, – сказал он. – Я больше не буду занимать ваше время. Я всегда восхищался вами, но теперь я вас обожаю. – Это были слова из фильма «Прогулка в темноте», сказанные Пьером при прощании.
И тут она потеряла самообладание. При всех. Она громко расплакалась. О Боже! При Морисе. При его помощнике. Она была жалкой, ее поведение было постыдным.
– Пожалуйста, не оставляйте меня, я не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии.
Что же было потом? Они прошли через холл к скамейке в вестибюле. Потом пошли наверх. Потом… О Боже! Ей было плохо, и он ей помог. А потом?
Теперь все, что произошло в номере 705, оглушило ее, как сильный удар. К ней вернулись все образы и чувства. Его рука обнимала ее грудь, его мягкая щека прижималась к ее щеке, он наблюдал за всеми ее движениями. И это был незнакомый ей человек, намного моложе ее, почти мальчик.
Как она могла допустить такое? Наверное, это случилось из-за «Курвуазье», выпитого на пустой желудок. Она вспомнила, что молодой человек предложил отвезти ее домой, но мысль о том, что она в таком состоянии может встретить там Билла, ужаснула и унизила ее. Нет, она поедет в Гринвич. Затем мучительная поездка через вечерний город, домой, к Чесси.
Это было невыносимо. Что, если Билл… но это было немыслимо. Теперь головная боль стада адской. Ее глаз все время слезился. Если бы только выпить чего-нибудь. Эта мысль – пить в девять часов утра – привела ее в ужас. Она молила Бога, чтобы Чесси скорее пришла.
Что же ей делать? Поговорить с дядей Бобом? Но он в ней разочаруется. Разве она может сказать ему, что стала алкоголичкой? Обратиться в клинику? Она закрыла глаза при этой мысли. Двадцать восемь дней выслушивать их нытье по поводу проблем и трудностей, лгать себе самой, притворяться, что она такая же, как они, что ей скоро станет лучше, что она будет продолжать лечение и перестанет пить. Нет, из этого ничего не получится. Она не как все. Она умнее, красивее, лучше образованна. Когда она родилась, она была самым богатым младенцем в Америке. Теперь она стала пьяницей. Шлюхой.
Вновь, совершенно непроизвольно, она вспомнила чувство, возникшее от прикосновения щеки молодого человека. Слезы, на этот раз настоящие слезы, брызнули у нее из глаз. Ей было так хорошо тогда и так плохо сейчас. Ах, Боже, а не было ли у него камеры? У нее возникло страшно неприятное ощущение, когда до нее дошло, что она даже не знает его имени.
Однажды мать посоветовала ей найти себе такого мужа, который бы не соревновался с ней, а наслаждался ее славой. В свое время ей показалось, что Билл и есть такой человек. Она это сразу поняла, когда познакомилась с ним на одном вечере. Услышав его имя, она подумала, что это, должно быть, один из тех Атчинсонов, которые являются потомками самых первых поселенцев, и в их жилах, по всей вероятности, есть доля индейской крови. Старая семья, старые деньги, хотя их осталось и не так много. При первом знакомстве Билл заметил, что она смотрит на него через всю комнату. Когда он медленно направился к ней, Элиз опустила глаза и притворилась, что чрезвычайно занята разговором с женщиной маленького роста, на которой были очень крупные драгоценности.
Билл дождался, пока женщина отошла, и только тогда обратился к Элиз.
– Вы можете сделать мне одно очень большое одолжение. Вы могли бы увести меня отсюда, – сказал он с мальчишеской улыбкой.
– Да неужели? – спросила она. – И куда же я вас могу увести?
Именно его ответ все решил.
– На пруд в Центральный парк. Там у меня есть парусная шлюпка, она хранится в лодочном сарае. Меня гораздо больше привлекает перспектива плыть с вами по озеру в лунном свете, чем стоять в этой переполненной людьми комнате.
Она ничего не сказала, только засмеялась искренним смехом. Он принял этот смех за ответ, взял ее за руку и повел к выходу. Только находясь в лифте, они заговорили, сказав одновременно: «Меня зовут…», и рассмеялись этому совпадению.
– Билл Атчинсон, – представился он, – а ваше имя я знаю.
22 
