Особенно,... 
83 
В Бресте с подобной же целью орудуют Жан Бон Сент-Андре с армией красных колпаков. В Бордо действует Тальен со своим Изабо[85] и его помощниками; многочисленные Гюаде, Кюссе, Сали и другие погибают; окровавленные пика и колпак представляют верховную власть; гильотина чеканит деньги. Косматый рыжий Тальен, некогда способный редактор, еще молодой, сделался теперь мрачным, всевластным Плутоном на земле, обладающим ключами Тартара. Замечают, однако, что некая синьорина Кабаррюс или, вернее, синьора замужняя и еще не овдовевшая г-жа де Фонтенэ, красивая брюнетка, дочь испанского купца Кабаррюса, нашла секрет смягчать рыжую, щетинистую личность и небезуспешно ходатайствует за себя и своих друзей. Ключи от Тартара и всякого рода власть значат кое-что для женщины, а сам мрачный Плутон не равнодушен к любви. Подобно новой Прозерпине, г-жа Фонтенэ пленена этим рыжим мрачным богом и, говорят, немного смягчает его каменное сердце.
Менье в Оранже, на юге, Лебон в Аррасе и на севере становятся предметом удивления для всего мира. Якобинские народные суды с национальными представителями возникают по мере надобности то здесь, то там, быть может на том же самом месте, где еще недавно находился жирондистский трибунал. Разные Фуше, Менье, Баррасы, Фрероны очищают южные департаменты, подобно жнецам, своими серпами-гильотинами. Работников много, жатва обильна. Сотнями, тысячами косятся человеческие жизни и бросаются в общий костер, подобно головням.
Марсель взят и объявлен на военном положении. Что это за грязный рыжий колосс, который там срезают? Речь идет о дородном мужчине с медно-красным лицом и большой бородой кирпичного цвета. Клянусь Немезидой и Парками, это Журдан Головорез! Его схватили в этом округе, находящемся на военном положении, и беспощадно скосили "национальной бритвой". Низко упала собственная голова палача Журдана, так же низко, как головы Дешюта и Вариньи, которые он надел на пики во время восстания женщин.
Его не будут более видеть разъезжающим, подобно медно-красному зловещему призраку, по городам Юга; не будут видеть сидящим в роли судьи, с трубкой и стаканом коньяка, в Ледяной башне Авиньона. Всепокрывающая земля приняла и его, зазнавшегося бородача, и дай Бог, чтобы нам никогда более не приходилось знать человека, подобного ему! Журдан один назван, сотни других не названы. Увы! Они, подобно разрозненным вязанкам, лежат, собранные в кучу, перед нами, считаются количеством телег, и, однако, нет ни одной отдельной лозы среди этих вязанок, которая не была бы когда-то живой и не имела своей истории и была бы срезана без таких же мук, какие испытывают и монархи, когда умирают!
Менее всех других городов может ждать пощады Лион, который мы видели в страшном зареве в ту осеннюю ночь, когда взлетела на воздух пороховая башня. Лион видимо и неизбежно приближается к печальному концу. Что могли сделать отчаянная храбрость и Преси, когда Дюбуа-Крансе, неумолимый, как судьба, жестокий, как рок, захватил их "редуты из хлопчатобумажных мешков" и теснит их все сильнее своей лавой артиллерийских ядер? Никогда не прибудет этот cidevant д'Оттишан; никогда не явится помощь из Бланкенберга! Лионские якобинцы попрятались в погребах; жирондистский муниципалитет побледнел от голода, измены и адского огня. Преси и около 15 тысяч с ним вскочили на коней, обнажили сабли, чтобы пробить себе дорогу в Швейцарию. Они бились яростно и были яростно перебиты; не сотни, а едва ли несколько единиц из них когда-либо увидели Швейцарию! 9 октября Лион сдается безусловно и обречен на гибель. Аббат Ламурет, теперь епископ Ламурет, некогда член Законодательного собрания, прозванный Baiser l'Amourette, или Поцелуй Далилы, схвачен и отвезен в Париж, чтобы быть гильотинированным. Говорят, "он перекрестился", когда Тенвиль объявил ему смертный приговор, и умер, как красноречивый конституционный епископ. Но горе теперь всем епископам, священникам, аристократам и федералистам, находящимся в Лионе. Прах Шалье требует успокоения; Республика, дошедшая до безумного состояния Сивиллы, обнажила свою правую руку. Смотрите! Представитель Фуше, этот Фуше из Нанта, имя которого приобретет громкую известность, отправляется с толпой патриотов, удивительной процессией, вынуть из могилы прах Шалье. Осел в священном облачении с митрой на голове, с привязанными к хвосту церковными книгами, в числе которых называют даже Библию, шествует по улицам Лиона, сопровождаемый многочисленными патриотами и криками, как в театре, по направлению к могиле мученика Шалье. Тело вырыто и сожжено; пепел собран в урну для почитания парижскими патриотами. Священные книги составили часть погребального костра, и пепел был развеян по ветру. Все это при криках: "Месть! Месть!", которая, пишет Фуше, будет удовлетворена.
83 
