115

Киев. Июль 1987 года.

Жизнь прекрасна и вкусна. Это я понял в первый же день практики. Меня и Викторию Козельник отправили на месяц в столовую ЦК комсомола. Правда, было бы логичнее, если бы сюда приставили кого-нибудь из кулинарного училища, но тогда мы с Викой пролетели бы, как фанера над Парижем. И оказались бы в какой-нибудь заводской столовой или на мясокомбинате.

А так мы оба, как ангелы, в белом. Раскладываем готовые продукты питания по тарелочкам, украшаем, следим за соблюдением порционности, делаем контрольные взвешивания котлеток и мясной нарезки. И при этом успеваем бросить себе в рот то колбаски, то сыра.

Время проходит быстро. Основной напряг – в обед. Комсомольские вожди – народ веселый, задорный. С аппетитом и деньгами у них проблем нет. Да и откуда этим проблемам взяться, если бутерброд с красной икрой стоит тридцать две копейки, а с черной – сорок три?

Вчера ко мне подходил один из вождей, Георгий Степанович, которого все называют Жорой. «Ты как, парень надежный?» – спросил он меня. Я кивнул. «Тогда голодным не останешься!» – усмехнулся он и, доверительно похлопав меня по плечу, ушел.

Вика тоже довольна, но у нее другой повод для радости. Под конец работы она потихоньку снимает с непроданных бутербродов сыр и колбасу, заворачивает их в салфетки и распихивает по отделениям своей объемистой женской сумочки. Она живет в общежитии, так что, видимо, и про свой завтрак думает, и о подругах не забывает. У меня такой нужды нет. После недели пребывания дома я опять поссорился с мамой. Надоело мне к Диме ездить. «Раз в месяц и не чаще!» – сказал я ей в ультимативной форме. «Когда у тебя будут дети, ты поймешь!» – затянула она свою волынку. «Не будет у меня детей, не беспокойся!» – ответил я и хлопнул дверью.

И теперь живу у Давида Исааковича. Хожу ему в аптеку за лекарством, жарю картошку на коммунальной кухне, где все соседи меня уже знают и шепчутся, что я дальний родственник старика, которого подселили свои, чтобы успеть прописать на жилплощади до того, как Давид Исаакович отдаст Богу душу.

Душа у него, у старика, точно есть. Так обрадовался, когда получил письмо от жены и Миры! На цветные поляроидные снимки насмотреться не мог. Вот Мира с мамой на фоне какого-то магазина, вот они возле фонтана, а сбоку классный автомобиль выглядывает.

– Ну вот, устроились! – облегченно вздыхает старик, поворачивая голову ко мне. – Не зря я на развод согласился. Теперь им хорошо.

– И нам хорошо, – поддакиваю я.

А сам наминаю пережаренную картошку. Она скрипит, трещит, хрустит на зубах, но все-таки поддается. А виноват сосед по коммуналке, по просьбе которого я отвлекся от сковороды, чтобы поменять в туалете его лампочку. Там, вверху, на стенке под потолком семь лампочек торчит – по количеству соседей. И вот надо было сначала все включить, чтобы понять, какая перегорела. А потом выкрутить ее и вставить новую. Пока все это делал, картошка моя ужарилась, потеряла привычную сочность. Но за доброту надо платить. Кто его знает, если б я отказал соседу, он мог бы мне в следующий раз в сковородку с картошкой какую-нибудь гадость подсыпать. Кухня-то общая, даже холодильники – и те общие. Три штуки на семерых соседей. Тут нужно все просчитывать, чтобы никто на тебя зуб не имел. Потому что соседский «зуб» может оказаться опаснее ножа.

116

Швейцария. Лейкербад. Сентябрь 2004 года.

Уже в Цюрихе я подумал, что мы перелетели из сентября в август. Свежий альпийский воздух был основательно прогрет солнцем, и уже в аэропорту я захотел снять пиджак.

Таксист нам попался удивительно любезный. Впрочем, его любезность удвоилась, как только он узнал, куда нас надо отвезти. Даже по моим скромным подсчетам, он должен был заработать за эту поездку триста или четыреста швейцарских франков. Быстро сообразив, что немецким мы не владеем, он перешел на ломаный английский. Узнав, что мы из Киева, стал мурлыкать «Калинку-малинку». Уже когда дорога поднялась в горы, он несколько раз останавливал машину, давая нам возможность полюбоваться открывавшимися альпийскими просторами. В каком-то маленьком селе даже угостил нас чаем.

  100