83 
Тем не менее даже и в древности, не говоря о временах более поздних, окружающий мир в отличие от внутриимперского не стоял на месте. В нем шло как развитие технологии, фактически законсервированное в пределах замкнувшихся в себе сверхдержав, так и выработка новых, более жизнеспособных по сравнению с уже известными вариантов общественного устройства. Важные усовершенствования внедрялись в промышленности, в сельском хозяйстве и даже в сфере духовной культуры - так изобретение книгопечатания, а позже появление газет внесло огромные перемены в жизнь Европы. Разрабатывались также новые типы оружия и новые военные доктрины, тактические приемы (при всей своей милитаризации империи и здесь редко создают что-то принципиально своеобразное, гораздо чаще заимствуя уже известные образцы и воспроизводя их в устрашающих масштабах). В итоге империи обязательно либо терпели неожиданное для них и сокрушительное поражение от, казалось бы, более слабого противника (так случилось, например, с Ахеменидами и хорезмшахами, равно как и с инками), либо, предвидя надвигающуюся угрозу, выходили из самоизоляции и делали попытки перестроить свои внутренние структуры. Так поступили правители России в ходе Северной и после Крымской войны (эпоха великих реформ); правители Японии после визитов «черных кораблей» американской и европейских эскадр (революция Мейдзи 1869 г.). В случае благополучного преодоления кризиса начинался новый «героический» период, который сопровождался сменой руководства, приходом к власти свежих сил и переходом к новой экспансии. Но если принципиальных изменений в устройстве общества не происходило, то и новый застой не заставлял себя, естественно, долго ждать.
Хотя в существовании империи заинтересованы прежде всего ее правящие круги, имперское сознание глубоко проникает и в народные массы, их психологию, содействуя сперва сохранению «мирового государства», а затем, в случае его гибели, возникновению новой империи в пределах того же самого региона.
Этому есть веские причины. После своего образования империя переживает короткий период расцвета. Установление на большой территории относительно прочного мира, даже при продолжении войн на границах, воспринимается населением как величайшее благо и действительно первоначально высвобождает многие ресурсы, недоступные ранее из-за бесконечных военных столкновений между мелкими политическими образованиями доимперской эпохи. В случае с инками важным скрытым богатством, «распечатанным», как уже говорилось, после образования Тауантинсуйю, стали плодородные земли на дне горных долин. Здесь же можно упомянуть и широкое распространение в инкском Перу оловянистой бронзы, в то время как раньше многочисленные племенные границы преграждали пути к боливийским месторождениям олова.
Еще более, чем получение на первых порах некоторых реальных хозяйственных выгод или доли в дележе военной добычи, на формирование у людей имперского сознания воздействует сам факт причастности к строительству небывалого (на их памяти, разумеется) государства, «великого» общества, упоение победами над врагами и (как правило, ложными) перспективами достижения еще большего величия в будущем. Жестокости и несправедливости, устилающие пути к господству над другими народами, при этом либо не замечаются, либо находят какое-нибудь оправдание. Часто, например, обыгрывается известный положительный эффект, который империя способна поначалу оказать на отдельные стороны жизни отсталых провинций, впервые оказывающихся под управлением более цивилизованного государства. Инки в Эквадоре и римляне в Британии, испанцы в Америке и англичане в Индии, немцы в Восточной Европе и русские в Сибири и Средней Азии не уставали подчеркивать культуртрегерский аспект собственной деятельности, убеждая самих себя в том, что завоевания осуществляются не только в геополитических интересах центра, но и ради бескорыстного желания цивилизовать окраины. Культурный, а то и физический геноцид населения этих окраин имперское сознание считает естественной и не столь уж дорогой платой за «прогресс», а право определять уровень «цивилизованности» оставляет исключительно за собой.
Принятие имперской идеи соблазнительно тем, что структурирует мышление человека, вносит легкость, простоту и кажущуюся - одномерную, плоскостную, черно-белую - ясность в представления об истории, о ее этапах и направлении движения, а следовательно, и о месте отдельной личности, оказавшейся в водовороте событий. Оказываются больше ненужными мучительные поиски смысла жизни, добро кажется легко отделимым от зла, поскольку на место моральных оценок приходят чисто внешние мнимонравственные ориентиры («наши», «правоверные», «патриоты» против «врагов»). В подобной обстановке «духовного подъема», мифологизации общественного сознания, его сведения к набору немногих несложных рефлексов защитниками имперской идеи делаются иногда не только представители господствующего в империи народа, но и выходцы из иных этнических групп, в том числе и таких, которые еще недавно вели, или даже продолжают вести вооруженную борьбу за свою независимость. Такое «предательство» на почве смены идеологических установок следует, видимо, отличать от чисто корыстного, конъюнктурного сотрудничества с центром провинциальных наместников и их приближенных, которое становится типичным для империй на более поздних этапах их существования.
83 
