Яся снова заснула, зажав сосок груди во рту. Ирина пальчиком ротик ей разжала, сосок высвободила, но дочурку оставила на руках. Только сильнее к своему телу прижала.
Снова о первом учителе вспомнила. Ничему он ее не научил! Только «домашнее задание» ей устроил на долгие годы вперед – Ясю. Но об этом Ирина не жалела. Сначала она решила, как и по телевизору во время разных ток-шоу слышала, что все мужики – сволочи! Теперь, правда, мнение ее изменилось немного. Точнее, усложнилось. Все сельские мужики – сволочи, а вот городские – не все! Так она теперь думала, и пример перед глазами имела, которым можно было бы свою точку зрения в любом телевизионном ток-шоу аргументировать.
Вспомнила, как Михаилу Яковичу про беременность свою сообщила! Как он побелел сразу! Как за сердце схватился!
А потом, где-то через недельку, новость – хату продал и из села выехал куда-то!
Бегство первого учителя Ирину озадачило. Она просто поверить не могла, что вот так быстро может сельский мужик, даром что учитель, самоорганизоваться, продать жилище и исчезнуть в неизвестном направлении. Однако же в его хату сразу после отъезда бывшего хозяина вселилась цыганская семья: муж, жена и трое детей. Мужа вскоре за продажу наркотиков посадили. Через месяц и мать-цыганку с наркотиками милиция взяла, но потом отпустила. Стали к бывшей учительской хате по вечерам сельские парни приходить, им цыганчата за десять гривен кулечки с травкой для курения выносили. Длилось это недели три-четыре, а потом как-то под утро хату подожгли. Выгорела она дотла. Цыганка с детьми успела выскочить, но волосы у нее обгорели. Ирина, уже с животиком и с тошнотой по утрам, ходила на пепелище посмотреть. Разглядела и диван сгоревший, на котором зародилась жизнь Яси. Поискала тщетно взглядом гобелен с пучеглазой русалкой, да не отыскала – тряпки ведь горят быстрее дерева. Больше она о первом учителе не вспоминала. До этой ночи. А чего сейчас вспомнила?! Задумалась Ирина, да в ответ плечиками голыми пожала. Нравился ей этот мысленный ночной разговор с самой собой. Тишина и домашняя, и заоконная нравилась. Может, прохладно ей было чуток, но зато Яся, укутанная в одеяльце, делилась своим теплом с мамой.
А мысли опять на Егора переключились. Вспомнила она кафе с вешалками, и кофе «американо» вспомнила. Вспомнила, как неудобно было сидеть за столиком, не сняв пальто. Купить бы что-нибудь модное! Только на какие деньги?! За молоко ей платили шестьдесят гривен в день. Минус двадцать одну гривну на дорогу. Остается тридцать девять. Минус еда и мелочи для Яси. Остается ноль. Дырка от бублика.
Вечером после сериала показывали новости. На Донбассе шахтеры бастуют. Требуют отдать долги по зарплате. А в Англии стюардессы повысить зарплату требуют. Все в мире вокруг денег, вокруг зарплаты крутится! А что, если ей, Ирине, у начальницы прибавки попросить?! Ведь все за последнее время подорожало. Вон и гречка на пятьдесят копеек за кило поднялась, и детская смесь «малыш» – на сорок копеек! А сколько можно попросить?! Ну, хотя бы семьдесят гривен в день, а лучше – семьдесят пять!
Почему-то желаемое в мыслях у Ирины сразу стало действительным. И она пересчитала свой бюджет уже при новой закупочной цене на ее молоко, и вышло у нее, что уже буквально через три недели сможет она без всякого внутреннего неудобства пальто в том кафе на вешалку повесить.
И все-таки не жарко было в ее комнате. Забралась она под тяжелое ватное одеяло. Ясю рядышком положила. И заснула мгновенно, хотя сон ее ожидал короткий. Ведь до первого писка электрического будильника оставалось не больше часа времени.
17
Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10
Странная сила подняла Семена в час ночи. Одела его и обула. И вывела на хрустящую снегом под ногами улицу. Вышел он на угол трех кафе. Остановился перед круглым траурным веночком, висящем на гвозде, вбитом в стену. Постоял недолго, рассматривая венок нервным, но любопытным взглядом. Потом пересек Ярославов Вал и, дойдя до верхнего истока улицы Ивана Франко, направился по ней вниз. Ступал осторожно и аккуратно, стараясь не поскользнуться. Однако после двух десятков шагов не удержался на ногах и грохнулся со всей силы, ударившись бедром о покрытую гололедом ступеньку. Присел на минутку, растирая рукой сквозь джинсы ушибленное место. Дальше спускался, держась за железный заборчик-поручень.