142 
У Хевен был совершенно другой стиль. В бурной манере исполнив «Тюремный рок», она присела передохнуть.
Появлялись все новые и новые люди. Казалось, у молодежи налажена какая-то своя система связи – желающие повеселиться приезжали даже из Пасадины, даже из Хэнкок-Парка.
У Хевен мелькнула мысль – а не осадить ли лошадей? Она пошла искать Эдди.
Он изрядно накачался наркотиками и выяснял отношения со старшеклассницей, походившей на Дэвида Ли Рота в женском варианте.
Хевен прекрасно поняла, зачем он клеится к этой девице. Чтобы она, Хевен, приревновала – как же, держи карман шире! От своей матери она усвоила одно – никогда ни на кого не рассчитывай, тогда никому не удастся тебя подвести. Силвер вбила ей эту мысль, когда ей было лет шесть или семь. И этот чуть ли не единственный урок она запомнила на всю жизнь.
– Надо всю эту кодлу вытолкать на берег, – предупредила она Эдди.
Он окинул ее заторможенным взглядом – взгляд пустой, нижняя губа отвисла. Играть перед благодарной и восторженной аудиторией – кайфа уже не было. Залиться пивом и потрахаться – вот все, что ему на данный момент хотелось.
– Да народ видишь как балдеет, – сказал он, притягивая к себе мисс Дэвид Ли Рот.
Громкий звон возвестил о том, что хрустальная лампа приказала долго жить.
– Черт! – Хевен даже подскочила. – Давай, Эдди, гони их всех на берег, иначе вечеринке конец!
– Я тебе что, Супермен? Они меня и не заметят.
Взять бы его сейчас за сальные черные патлы да коленом в мошонку! Это ведь он уговорил ее собрать эту вечеринку, а сам теперь в кусты! Поганец! Все, с ним кончено, хватит.
Дом подвергался уничтожению прямо у нее на глазах. Несколько парней играли в бейсбол пустыми консервными банками, на всех кушетках, уделанных жирной пиццей и окурками, валялись парочки, кто-то выломал замок бара и пустил по кругу бутылки виски и водки, кругом в открытую тянули наркотики, а какая-то девица – кровь с молоком – выдавала стриптиз под восторженное улюлюканье пестрой компании.
Хевен вспомнила Лондон, шесть лет назад. Ей было десять лет, но она на многое успела насмотреться. Силвер и она жили у женщины по имени Бенджи. Только Бенджи на самом деле была не женщина, а мужчина. Собственно, в то время Хевен не могла понять, кем все-таки был Бенджи – просто Бенджи забрал их к себе, когда посреди ночи они выехали из лондонской гостиницы, потому что маме – тогда Хевен называла Силвер так – нечем было оплатить счет.
Два месяца они жили у Бенджи – диковинные вечеринки, странные друзья. И вдруг однажды вечером на маму нашло. Она выбежала на балкончик, выходивший на Кингс-роуд в Челси, сорвала с себя всю одежду и стала без умолку кричать. «Я брошусь вниз! Не останавливайте меня! Я брошусь вниз!» В чем мать родила, она пыталась взобраться на шаткую оградку, а перепуганный Бенджи пытался перехватить ее за талию и истерично вопил: Хевен, вызывай полицию!
Что она и сделала. Ничуть не волнуясь. Приехала полиция, и маму увезли.
Она тогда свернулась в тугой клубочек, забилась в угол и сидела там, сунув в рот большой палец, а Бенджи тем временем не слезал с телефона, уверяя всех: он знал, что этим кончится.
Она тогда словно впала в транс. И сейчас – то же самое.
Возникло ощущение deja vu.[12] Она потеряла контроль над происходящим, и хотелось просто найти угол и спрятаться там.
Джек улетел из Нью-Йорка в Лос-Анджелес последним рейсом. У него была мысль поболтаться в Нью-Йорке, с кем-то повидаться, решить кое-какие вопросы. Но Хевен сидит одна на побережье – устроим ей маленький сюрприз. К тому же, у него состоялась любовная встреча с одной из самых богатых женщин Нью-Йорка – разве можно получить от этого города что-то большее?
Листая в самолете журнал, он наткнулся на рекламу «Клауд косметикс». На него смотрела Джейд Джонсон. Она была ослепительна, но не в стиле Уитни Валентайн, не по-кинозвездному. Она стояла у старой кирпичной стены, одетая в поблеклые джинсы в обтяжку и застиранную хлопчатобумажную рубашку, небрежно расстегнутую до самой талии. Грудь была скрыта, но если присмотреться внимательно, сквозь ткань можно было различить чуть восставшие соски, просматривалось углубление между грудями. Талия была перехвачена ремнем с серебряной пряжкой, сидевшим совсем низко. На ногах – ковбойские сапоги.
Она смотрела прямо в камеру – взгляд открытый, манящий. Широко посаженные глаза, прямой нос, чувственный рот, агрессивный квадратный подбородок. Медная взлохмаченная грива – до плеч – падающей волной обрамляла лицо.
142 
