.
Очередная сказка о Золушке 
117 
Наконец жена ослабила объятия — видно, тоже руки устали, посмотрела с теплым чувством в глаза народному контролеру и широко улыбнулась улыбкой счастливого человека.
Добрынин охотно отстранился и сделал полшага назад, глядя на Марию Игнатьевну и замечая в ней перемены. Стала его служебная жена еще более приятной по наружности. И лицо еще больше округлилось, розовые щечки дышали свежестью. И сама она немного пополнела, отчего ее привлекательность только увеличилась.
— Когда вернулся, Павлуша? — спросила она бархатным тихим голосом.
Добрынин сглотнул слюну и сдавленно произнес:
— Вчера еще.
— Ну садись! — она показала рукой на диван. — Мы же с тобой столько не виделись!
Добрынин сел. Служебная жена присела рядом и придвинулась к нему вплотную, из-за чего народный контролер сразу ощутил в ближнем к жене боку прилив тепла.
— Ну рассказывай: где был, что делал? — попросила Мария Игнатьевна, склонив голову на плечо Павла Александровича.
Подавляя возникшее внутри волнение, Добрынин задумался. Рассказывать служебной жене обо всем, что с ним приключилось, особого желания не было. Но опять возникли сомнения: а вдруг это порядок такой, и каждый служебный муж обязан рассказывать все своей служебной жене?! Поразмыслив пару минут, народный контролер решил осторожно уточнить и спросил:
— Ну а как рассказывать: по порядку или самое главное?
— Главное, — жена кивнула, и лицо ее стало серьезным в ожидании рассказа.
Добрынин нехотя поведал ей об основных своих злоключениях, о гибели белого коня и двух товарищей по пурговой зимовке, о загадочном исчезновении целого народа, о надежных военных людях.
Жена слушала с нескрываемым интересом. Лицо ее настолько оживилось во время рассказа, что казалось Добрынину — с трудом сдерживала она себя от желания расспросить своего мужа поподробнее. Но все-таки ни разу она не перебила Добрынина и, когда он уже закончил, подняла голову с его плеча и поцеловала народного контролера в висок.
— Ты у меня — герой! — сказала ласковым теплым голосом.
Добрынину нежности служебной жены были вообще-то ни к чему, а от поцелуя в висок он весь сжался и напряг мускулы, чтобы подавить ненужное желание. Но слова служебной жены, а точнее — слово «герой» мягко легло на душу, и сделалось от этого Павлу Александровичу приятно. Сразу смягчилось его отношение к этой женщине, и, преодолевая свое стеснительное скудословие, он спросил:
— А ты, Мария Игнатьевна, где была?
— В командировку ездила, — спокойно ответила служебная жена. — Военным помогала…
Добрынин, услышав это, удивился и понял, что он о своей служебной жене совершенно ничего не знает.
— А по какой части командировка? — выдавил он из себя еще один вопрос.
— Я ведь председатель женкомиссии Верховного Совета по вопросам материнства и счастливой семейной жизни…
Добрынину при этих словах стало нехорошо, голова закружилась, и он встал на ноги.
— Что с тобой, Павлуша?! — обеспокоенно спросила Мария Игнатьевна.
— Что-то с головой…
— Ты устал, наверно. Сколько пережил-то! Может, немного водочки выпьешь? — удивительно ласково пропела жена.
Павел Александрович закивал.
— Садись, садись, Павлуша, я сейчас! — и Мария Игнатьевна, вскочив, вышла на кухню.
Добрынин снова сел на диван. В голове его царил сумбур.
Мария Игнатьевна, возвратившись в комнату, поднесла мужу стопочку водки и маленький соленый огурчик. Павел Александрович выпил и закусил. Немного полегчало;
— Давай я тебе о своей командировке расскажу! — предложила служебная жена и тут же, не дожидаясь согласия Добрынина, начала: — Я по Белоруссии ездила, по военным частям. На пограничных заставах была. Восемь тысяч декалитров крови собрала…
— Чего? — напуганно переспросил муж.
— Крови, — повторила Мария Игнатьевна и пристально посмотрела в глаза Добрынину. — А ты… ты, может быть, не знаешь ничего?! Ты ж там был, где ни радио нет, ни газет… Конечно, ты не знаешь!
— Что я не знаю?
— Ну… о всесоюзной кампании по сбору крови.
— А зачем кровь собирать? — все еще озадаченно спросил народный контролер.
— На случай войны, — ответила Мария Игнатьевна. — Международная обстановка очень напряженная. Вот и взял советский народ обязательства: дать Родине миллион декалитров крови. В первую очередь, конечно, военные и коммунисты сдают. С ними проблем никаких нет. А вот крестьяне-колхозники… — и Мария Игнатьевна неодобрительно покачала головой. — Они не понимают… Еще не изжит собственнический инстинкт.
117 
