Особенно,... 
92 
— Нет, — сказал Билл вяло, когда они вернулись в маленькую лабораторию. — Мы смутим людей, которые увидят рекламу. Они не будут знать, кто эта женщина.
— Она ученый, — сказала Марти. — На ней белый халат. Это все, что ты хотел.
— Увидев женщину, люди не подумают, что она у-че-ный. Ученый — мужчина. Мне нужен мужчина.
— Сегодня многие ученые — женщины, — упрямо заявила Марти.
— Очень может быть, но.не наше дело повышать сознательность читателей журналов. Мне нужен мужчина. В белом халате.
— Извините, — сказала Марти Джине.
— Вот так всегда, — сказала Джина легко. — Но могу я хотя бы посмотреть, раз уж я здесь?
— Конечно, — сказала Марти. — Только вы не могли бы сначала позвать какого-нибудь мужчину?
Джина вышла из комнаты и вернулась с мужчиной-химиком, и Марти с Ходом и Биллом тут же засуетились и начали снимать. Химик принимал простые позы, только менял колбы и бутылочки и щипцы в руках, в то время как Эмма двигалась, как ей указывали, стояла рядом, садилась на табурет, около него, или за стойку, и брала из его рук разные вещи или пристально разглядывала колбу, как будто он что-то ей объяснял, до тех пор, пока, наконец, Билл не сказал — хватит. Химик ушел, но Эмма осталась сидеть на табурете, опустив голову.
— Ты в порядке, милочка? — поинтересовался Тод.
— Отлично, — сказала Эмма и села прямее. Первые несколько минут после съемки всегда были для нее упадком сил, она чувствовала себя опустошенной, когда никто не говорил ей, что делать, и ей становилось грустно, как будто она никому больше не нужна. Она хотела видеть Брикса. Марти сказала, чт, о он, может быть, заглянет, если найдет свободную минутку; если бы он зашел прямо сейчас, то мог пригласить ее на ужин и она бы вернулась домой поздно и не надо было бы принимать радостный вид перед матерью и Ханной. Но он не появлялся.
Остальные уже ушли, все, кроме Джины, которая тихо сидела в углу.
— Ты что, еще остаешься? — спросила она.
— Да, думаю, да, — Эмма оглядела лабораторию, а потом посмотрела в коридор.
— Его здесь нет, — сказала Джина спокойно. — По крайней мере, я видела, как он уходил за несколько минут до того, как я сама пришла сюда. Может быть, я составлю тебе компанию?
Эмма покраснела:
— Ты не обязана со мной нянчиться: у тебя, должно быть, много работы.
— Целые тонны работы, — сказала Джина весело. — Но я лучше по.болтаю с тобой. — Она села на табурет рядом с Эммой. — Как ты думаешь, фотографии удались?
— О, конечно. Тод был так взволнован и все остальные, казалось, рады. Это не сложно, просто занимает уйму времени. Тод наснимал уже миллион фото, но он все продолжает, и мне иногда кажется, никогда не остановится.
— Однако, я думаю, тебе это нравится.
— Да, я это обожаю. Сниматься оказалось гораздо чудесней, чем я думала. Знаешь, это что-то большое, все эти люди, не только Билл и Тод и Марти, а сотни людей, и здесь, и в «Йегер Адвертайзинг» и во всех журналах… а потом, читатели, миллионы читателей, и я в центре всего, по-настоящему важна, как будто символ. Мне это нравится. Мне нравится быть важной, — ее голос совсем превратился в шепот на последних словах.
— Итак, ты счастлива, — сказала Джина через какое-то время.
— О, да. Конечно, счастлива.
— Но?
— Ничего.
— Что-то все-таки есть. Ну, Эмма, в чем дело?
— Я же сказала: ничего. Все отлично. Правда.
— Кроме Брикса. Ну же, Эмма, я знаю тебя так давно и люблю тебя и на сто процентов надежна в том, что касается всяких секретов. Я не скажу твоей матери, и никому другому, если ты не захочешь. Почему бы тебе не выплеснуть на меня все это? Что-нибудь вроде того, что поведение Брикса оставляет желать много лучшего?
Легкая улыбка появилась на лице Эммы:
— Это еще.;, мягко сказано. Больше похоже на то, что он ведет себя… — Она помялась немного. — Низко, — вымолвила она наконец. — Он поступает нечестно. А потом вдруг звонит или приходит на съемку и ведет себя так, как будто… — ее голос прервался.
— Влюблен в тебя, — спокойно докончила Джина. Эмма кивнула:
— Но потом, я здесь была так часто в последние, две недели, а мы гуляли только однажды, и только раз говорили после съемки… и, ты знаешь, он ведь так близко, он прямо здесь, в этом здании! Я могу его коснуться, но не осмеливаюсь.
— Он тебе не позволит.
— Да… он так ужасно занят. Ты знаешь, отец загонял его, у него совсем нет личной жизни…
— Черт. — Они замолчали. — Почему ты не поговоришь об этом с матерью?
92 
